Классическим примером того, во что может вылиться подобное взаимодействие ребёнка с детективами, может стать расследование в Советском Союзе преступлений серийного убийцы-педофила Сергея Головкина в 1980-х гг. В самом начале работы по этому делу сотрудниками уголовного розыска был обнаружен мальчик, якобы видевший преступника с одним из убитых. Свидетель дал описание преступника, упомянув в числе прочего татуировку на руке предполагаемого убийцы – фамилию «Фишер» – которой в действительности не существовало. Это сообщение почти на 3 года дезориентировало следствие, направив его по ложному следу. Поиск несуществующего «Фишера» продолжался до тех самых пор, пока повзрослевший свидетель не признался на очередном допросе в том, что никакой татуировки он не видел, а выдумал её для того, чтобы как-то «оправдать доверие» оперативников уголовного розыска, очень надеявшихся получить от него важную информацию.

По этой причине – склонности детей и подростков к приукрашиванию и мифологизации показаний – очень важно правильно проводить их допрос. В 1902 г. доцент Бреславского университета Уилльям Штерн, исследуя феномен «детского лжесвидетельства», установил, что при ответах на вопросы дети и подростки дают в среднем 30% неверных ответов, причём в 25% юные свидетели признают то, чего не было вообще. Однако в том случае, когда показания даются в форме произвольного самостоятельного рассказа, доля ошибочной информации уменьшается до 5%, что в целом соответствует точности взрослых. Именно эта статистика подтолкнула исследователя к формулированию того правила, что впоследствии иногда стали называть «аксиомой Штерна»: самостоятельный рассказ всегда лучше ответов на вопросы потому, что свидетель говорит о том, в чём уверен.

Иногда «аксиома Штерна» формулируется несколько иначе: ответы на вопросы в ходе допроса всегда хуже самостоятельного рассказа ребёнка поскольку при формулировании ответов происходит интуитивная подстройка допрашиваемого. В своих последующих экспериментах Штерн наглядно продемонстрировал, насколько велики могут быть границы «интуитивной подстройки» детей. Например, в группе из 44 мальчиков 14 признавались в том, что находили в напитке тот вкус [кислый, либо сладкий], которого тот не имел. 7-летние дети при ответах на вопросы могут подтвердить до 50% несуществующих деталей, но с возрастом этот показатель уменьшается и для 14-летних составляет уже 15%.

Большое значение имеет пол допрашиваемого ребёнка если тот достиг 11 лет. До этого порога половая принадлежность юного свидетеля не очень важна, но с началом полового созревания резко проявляются психоэмоциональные различия между мальчиками и девочками. Последние более категоричны в суждениях, намного хуже мальчиков ориентируются на местности, сильно ошибаются в определении расстояний и количества предметов. В среднем девочки допускают на 50% больше ошибок, чем мальчики, и не признают ошибок даже в тех случаях, когда им на это указывают. Правда, в оправдание девочек следует отметить, что они более точны при описании деталей внешности, таких как цвет глаз, длина и цвет волос, фасон стрижки, порезы от бритья и тому подобные мелочи, которые мальчики в своей памяти почти не фиксируют.