Что следует признать вполне ожидаемым. Читатели наверняка уже привыкли к тому, что судья Уэллс всегда и во всём шёл навстречу Генеральному прокурору Трэйну.

Когда пришло время перекрёстного допроса, главный обвинитель буквально забросал свидетеля массой малозначительных и по большому счёту бессмысленных вопросов. Он поинтересовался, в частности тем, как долго Сэнборн проживает в Бостоне, и свидетель ответил, что уже 3 года. Генпрокурор для чего-то поинтересовался, когда свидетель увиделся с обвиняемым в следующий раз, на что Сэнборн с недоумением ответил, что в тот же день 6 ноября около полудня. Совершенно непонятно, для чего этот вопрос был задан и какой ответ господин главный обвинитель рассчитывал получить. Затем последовал любимый вопрос Генерального прокурора о количестве встреч с адвокатами Левитта Элли – этим мистер Трейн интересовался практически у всех мало-мальски ценных свидетелей. Сэнборн заявил, что с адвокатами Дабни и Сомерби встречался «несколько раз», но сколько точно – не помнит. А вот адвоката Мэя он никогда не видел. Тут адвокат Сомерби поправил, что свидетель на самом деле виделся с Мэем в здании суда, но, по-видимому, запамятовал эту деталь. Интересно то, что Сэнборн не прекратил называть фамилии и добавил, что помимо адвокатов он неоднократно встречался и с сотрудниками полиции Дирборном (Dearborn) и Скелтоном (Skelton), хотя о встречах с полицейскими его не спрашивали.

В этом месте Сомерби не удержался от колкой фразы, заметив, что на основании встреч мистера Сэнборна с полицейскими можно считать свидетелем защиты в той же степени, что и обвинения. В общем, удачно поиронизировал над главным обвинителем. Судье пришлось вмешаться, дабы пресечь казавшийся почти неминуемым обмен едкими сентенциями. После того, как Уэллс призвал стороны к порядку, Генеральный прокурор задал последний вопрос, связанный с тем, участвовал ли обвиняемый в погрузке досок после того, как они прибыли к месту работы. Сэнборн ответил, что перед загрузкой досок он Левитта Элли не видел, поскольку того не было рядом, рядом находился его сын Куртис, который помогал носить доски.

Этот ответ можно было интересно развить и вообще сделать акцент на том, что Левитт Элли тем утром странным образом выпадал из поля зрения разных свидетелей [не только Уиллиса Сэнборна], но Генеральный прокурор Трейн ничего подобного не сказал и даже не попытался сказать. Вообще же нельзя не отметить того, что проводимые им допросы звучали косноязычно и как-то бессмысленно, другими словами, он разговаривал со свидетелями так, что невозможно было понять, что именно он хочет услышать и для чего вообще ему нужен ответ.

Следующий свидетель защиты – Джон Баттерман-младший (John M. Batterman), сын того самого Джона Баттермана, чьи показания открывали этот день, рассказал суду, что знаком с обвиняемым более полутора лет – с июля 1871 года. Сын во всём подтвердил показания отца, сказав, что утром 5 ноября 1872 года действительно подписал ордер на имя Левитта Элли для перевозки груза. В предъявленном ему документе он опознал упомянутый ордер.

Генеральный прокурор, не проявивший интереса к допросу Баттермана-старшего, отчего-то надумал поговорить с сыном. Именно поговорить, поскольку их беседу сложно назвать допросом. Генеральный прокурор неожиданно поинтересовался причиной перевозки металлоизделий из одного места в другое, и Баттерман-младший обстоятельно рассказал об организации работы фирмы, о том, что кузнечная мастерская находится по одному адресу [на Харрисон-авеню], а склад – по другому [в районе Гайд-парка (Hyde park)], что они с отцом проживают в разных местах и передают друг другу письма или записки.