Допросом Эбби Элли «дело защиты» было закрыто.

Далее последовало представление улик и разъяснение их происхождения. Улики передавались присяжным, либо раскладывались перед ними, дабы они могли посмотреть на них с близкого расстояния, либо даже потрогать, дабы получить необходимое представление.

После этой довольно продолжительной демонстрации судья предложил перейти к передопросу тех свидетелей, показания которых, данные ранее, по мнению сторон нуждались в уточнениях.

На место свидетеля был вызван Генри Уайтман, помощник городского инженера, который ответил на десяток вопросов о взаимном расположении и удалённости друг от друга объектов, которые упоминались в ходе слушаний. Свои ответы Уайтман сопровождал пояснениями по большой карте города, приобщённой ранее к материалам дела в качестве улики.

Намного более импозантным оказался доктор Дэйна Хейс, тот самый городской химик, что ранее клялся присяжным, что несомненно способен отличить человеческую кровь от крови лошадиной при их рассматривании под микроскопом. Не совсем понятно, чем руководствовался главный обвинитель Чарльз Трейн, вызывая этого клоуна с апломбом учёного для повторного допроса. Несомненно, Хейс, чья некомпетентность выставила сторону обвинения в крайне невыгодном свете, вызывал у Генерального прокурора сложные чувства и притом совсем не положительные. Но Трейн заявил о намерении подвергнуть эксперта обвинения повторному допросу, и суд в этом ему не отказал.

В самом начале допроса свидетеля, едва только Хейс занял кресло перед присяжными, возникла довольно забавная, хотя и вполне ожидаемая полемика. Адвокат Сомерби поинтересовался, для чего обвинение привлекает к неким разъяснениям доктора Хейса, глубоко скомпрометировавшего себя своим заключением по вопросам крови, данным ранее? Генпрокурор отреагировал весьма нервно, ответив, что сейчас он задаёт вопрос не о происхождении крови, а о её давности, но языкастый адвокат на этом не успокоился. С совершенно явной издевательской интонацией Сомерби развил свою мысль, высказавшись в том смысле, что эксперт обвинения ранее уже создал затруднения своими заявлениями, и каков же смысл в том, чтобы обращаться к нему за дальнейшими разъяснениями.

Понимая, что сейчас разразится колючая склока, в которой косноязычный Генеральный прокурор непременно проиграет, судья почёл за благо вмешаться. Он пожелал услышать от главного обвинителя, какой же именно вопрос тот намеревается задать. Трейн многозначительно ответил, что его интересует, может ли Хейс различить кровь давностью 1 неделю и 6 недель [то есть пролитую во время убийства в ноябре от пролитой во время вакцинации лошади в сентябре]?

Мы не знаем, какими глазами судья Уэллс посмотрел в лицо Генпрокурора Трейна, но скорее всего, в нём была немалая толика сожаления. Судья потому и вмешался в полемику адвоката и главного обвинителя, что понимал – повторный допрос доктора Хейса не сулит стороне обвинения ничего хорошего. Эта бестолочь – уж извините автора за бескомпромиссность формулировки – уже провалила один раз линию обвинения, и вот теперь доктору Хейсу повторно предоставляется возможность высказаться на тему, в которой он ничего не смыслит. Судья понимал, что обвинение идёт к провалу, но странно, что этого не понимал сам Генпрокурор, вторично усаживая своего безграмотного «эксперта» в свидетельское кресло.

После выразительного взгляда судьи и последовавшей паузы судья Уэллс разрешил Генеральному прокурору задать вопрос свидетелю.

Дэйна Хейс, буквально раздувшийся от осознания собственной важности, не моргнув глазом, ответил утвердительно, причём сделал это два раза, немного перефразировав предложения.