– С таким же успехом ты мог бы заказать девицу из эскорт  ‑сервиса, – не задумываясь, кричит он с горечью.

– Почему? – ору я.

– Потому что поебаться с ней обойдется тебе гораздо дороже .

– Вовсе нет , – кричу я.

– Слушай, я с этим тоже столкнулся, – кричит Прайс, слегка потряхивая стакан. Кубики льда гремят неправдоподобно громко. – Мередит такая же. Она тоже считает, что я должен ей платить. Они все  так думают.

– Прайс? – Я делаю большой глоток виски. – Тебе цены нет…

Он показывает себе за спину.

– Куда ведут эти рельсы?

Начинает мерцать лазерная вспышка.

– Не знаю, – отвечаю я после очень долгой паузы (трудно даже сказать, сколько она длилась).

Мне надоедает смотреть на Прайса, который молчит и не двигается. Он отрывает взгляд от рельсов только для того, чтобы посмотреть, не идут ли Мэдисон или Рикардо. Вокруг – никаких женщин, одни профессионалы с Уолл‑стрит в смокингах. Единственная девушка танцует одна в углу под песню, которая, как мне кажется, называется «Love Triangle». На ней топ со стразами (кажется, от Ronaldus Shamack), на котором я и пытаюсь сосредоточиться. Но я в таком нервном, предкокаиновом состоянии, что принимаюсь нервно жевать талон на выпивку, а какой‑то парень с Уолл‑стрит, похожий на Бориса Каннингхема, загораживает девушку. Прошло уже двадцать минут, и я хочу снова отправиться в бар, но тут возвращается Мэдисон. Он шумно дышит, на его лице застыла тревожная улыбка. Он пожимает руку вспотевшему, суровому Прайсу, который отходит так быстро, что, когда Тед пытается по‑дружески хлопнуть его по спине, то его рука рассекает воздух.

Я снова иду за Прайсом мимо бара, мимо танцпола, мимо лестницы, ведущей вниз, мимо длинной очереди в женский туалет (странно, ведь вроде бы сегодня женщин в клубе почти нет), и вот мы в пустом мужском туалете. Мы втискиваемся в кабинку, Прайс запирает дверь на щеколду.

– Меня трясет, – говорит он, передавая мне маленький конвертик. – Открывай ты.

Я беру крошечный белый конвертик, осторожно разворачиваю. В флюоресцентном свете кажется, что тут меньше грамма.

– Господи, – шепчет Прайс на удивление мягко, – да здесь не так уж много, да? – Он наклоняется, чтобы рассмотреть порошок получше.

– Может, это из‑за освещения так кажется, – замечаю я.

– Рикардо охуел, что ли? – спрашивает Прайс, с удивлением рассматривая кокаин.

– Тс‑с‑с, – шепчу я, вынимая свою платиновую карточку American Express. – Давай просто сделаем это.

– Может, он миллиграммами  его продает? – не может успокоиться Прайс.

Сунув свою платиновую карточку American Express в порошок, он подносит ее к носу и вдыхает. Мгновение он стоит в молчании, а потом сдавленным голосом произносит:

– О боже.

– Ну, что? – спрашиваю я.

– Да это, блядь, миллиграмм… сахарной пудры , – выдавливает он.

Вдохнув немного порошка, я прихожу к тому же заключению.

– Конечно, он слабоват, но если мы не будем его жалеть, то, думаю, будем в полном порядке…

Но Прайс в бешенстве, он вспотел и побагровел. Он орет на меня, как будто это я во всем виноват, как будто это мне  пришла в голову идея купить грамм у Мэдисона.

– Я хочу оторваться, Бэйтмен, – медленно говорит Прайс, постепенно повышая голос, – а не подслащивать этим овсянку!

– Можно добавить его в кофе с молоком, – доносится жеманный голос из соседней кабинки.