— И что же?

— Ну, о тех трех годах… Я вел дневник, но сейчас не могу до него добраться. Дневник заперт. И я не знаю, где ключ.

— Джеймс, это феноменально! Скажите, у вас были серьезные черепно-мозговые травмы?

— Нет.

— Аварии? Переломы?

— Прошлым летом я сломал лодыжку, но…

— Заболевания мозга? Опухоли? Эпилепсия?

— Нет.

— Джеймс, большинство врачей ни за что не поверят вам! Понимаете, среди людей нашей профессии принято считать ретроградную амнезию мифом.

— Ретроградную?

— Я говорю о неспособности вспомнить то, что произошло до события, которое стало причиной амнезии. Есть еще антероградная амнезия — когда человек не помнит событий сегодняшнего дня. Антероградная более распространена, но, поскольку ее последствия не столь драматичны, она редко становится основой сюжета романов и фильмов. Ретроградная амнезия встречается гораздо реже, однако она у всех на слуху! Именно поэтому многие ученые не верят людям, которые утверждают, будто бы подвержены этому заболеванию.

— Зачем мне придумывать?

— Ну разумеется, незачем. Вы же не преступник! Я вам верю, не сомневайтесь. Беда в том, Джеймс, что некоторым моим коллегам попросту не хватает воображения. Скептицизм — их религия, и они цепляются за него до последнего. Есть свидетельства о случаях совершенно необъяснимых амнезий, иногда просто невозможно определить, что стало их причиной. А наши ученые ортодоксы ненавидят таинственность. Если они не могут что-то объяснить, то готовы с порога отвергнуть само существование проблемы!

Доктор Ланарк разгорячился, лицо покраснело, улыбка исчезла. Сейчас он раздраженно мерил шагами кабинет. Джеймсу показалось, что Ланарк словно репетирует речь перед ученой аудиторией.

— Я родился не в тот век. Еще сто лет назад ученые были вольны следовать своим инстинктам, желаниям и предчувствиям. Тогда они были частными сыщиками вроде Шерлока Холмса, сейчас превратились в тупых копов. Вам интересно, в чем заключается моя работа? Хотите узнать, что я делал, когда вы вошли? Только запру дверь, чтобы нам никто не мешал. Я отрубал цыплятам головы, вот чем я занимался! Взгляните, вот корзина. Каждый день я беру десяток-другой новорожденных цыплят и кладу в клетку бусину — вкусную, невкусную, иногда сухую, иногда влажную. Бог мой, если бы вы знали, до чего мне все это опостылело, Джеймс! Даже слушать об этом невыносимо скучно. Я вижу это по вашему лицу. Да вы не спите ли, Джеймс? Не смущайтесь, я вас не виню. Даже мне все это кажется утомительным, а ведь это моя работа! Значит, я даю им бусину и записываю их реакцию: станут клевать или нет? Затем отрезаю цыплятам головы, удаляю мозг, разрезаю и замораживаю. Годы исследований, весь мой природный дар — и вот награда! Вы спросите, чего же мы добиваемся, верно, Джеймс? Возможно, лет через пять нам удастся продвинуться хотя бы на дюйм в наших исследованиях мозга. Цыплячьего мозга! Плевать я хотел на цыплячьи мозги! Человеческая память — вот что меня волнует! Разве цыплята способны помнить? Разве им бывает грустно? Неужели вы думаете, что, закрывая свои крошечные глупые глазки, они переносятся в прошлое, в райские времена, когда шлепали за мамашей по грязному двору фермы? Разве способны они осознать красоту и печаль утраченного прошлого? Думаете, способны? Черта с два, Джеймс! Они всего лишь тупоголовые птицы! Кроме того… а вы и вправду засыпаете на ходу, Джеймс. Веки дрожат. Не смущайтесь, это естественно после того, что вы пережили. Прилягте на кушетку. Не слишком жестко? Устраивайтесь поудобнее. Одежда? Не волнуйтесь. Я сам ее разыщу, прямо сейчас и отправлюсь. Да-да, запястья и лодыжки тоже. Никакие меры предосторожности не будут лишними. Так вот, как я уже говорил, беда в том, что в наш век совершенно невозможны эксперименты на людях, за исключением, пожалуй, парочки просвещенных диктатур.