Старая графиня нежно протирала и так блестящую поверхность граней крупных камней голубым куском старинного бархата, дышала на камни, снова протирала, и эта невинная забава приносила ей умиротворение и радость. Тем более что радостями их жизнь в Воронеже не была богата.

За Петром Ильичом пришли в ночь с 6 на 7 мая 1937 года.

Обыск длился несколько часов. Естественно, ничего компрометирующего не нашли, забрали фотографии прадеда в генеральском мундире и письмо прабабке от подруги из Ниццы на французском языке. «Надо полагать, будут «шить» связь с французской разведкой и белой эмиграцией», — подумала тогда старая графиня.

18 мая, точнее, в ночь с 17-го на 18-е забрали Марию Викентьевну. Прямо в библиотеке. Перерыли всю заводскую библиотеку. Мария Викентьевна за два года работы так и не успела проверить все закутки библиотечных залов и хранилищ. Так что и крыть ей было нечем, когда в чулане, где уборщицы держали недра и тряпки, обнаружили брошюры Троцкого и «Азбуку коммунизма» Бухарина. «Десять лет без права переписки».

Через день пришли за Верой Федоровной. «И что за манера отрезать хвост кошке по частям? — ворчала старая графиня, собирая свои скромные вещицы в узелок из клетчатого платка. — Уж брали бы всю семью сразу».

Ну, это она так ворчала. Для порядка. На самом деле была рада, что арест растянули на несколько дней. Пришли бы сразу та всеми да неожиданно, не смогла бы она передать семейные реликвии внуку Сереже.

Старуху увезли, а мальчику приказали самому явиться завтра. Для отправки в детский дом.

Но он в ту же ночь, когда арестовали бабушку, по ее настоятельной просьбе, просто-таки заклинанию и мольбе, сел ночью па поезд, идущий в Москву. В Москве он нашел дальнего родственника, настолько дальнего, что про него не знали и во всемогущественном и всезнающем НКВД. Он передал ему пять золотых николаевской чеканки монет, два колечка золотых с гранатами не великой ценности, но дающих основание бабушке и слезном письме на имя дальнего родственника просить его приголубить и поддержать сироту.

Старик Крестовоздвиженский Поликарп Аристархович служил бухгалтером в некоей некрупной государственной конторе, снимавшейся производством кровельного железа; про его дворянское происхождение никто из соседей и сослуживцев не ведал; по работе у него замечаний не было; в порочащих связях замечен не был, ибо проживал на отшибе в бывшей даче, похоронив лет двадцать назад жену; а поскольку брак был бездетным, то и детей, которых можно было бы объявить врагами народа, он не имел. Сергея принял и полюбил как родного.

Клад свой Сергей Багучев спрятал на чердаке, вырыв ямку в песке, покрывавшем толстым слоем пол чердака во избежание возгорания.

Так и пролежал клад, почти забытый, до 1949 года, когда органы наконец вскрыли дворянское происхождение Сергея Багучева и сослали его в районный центр — город Рудный Смоленской области. Там Сергей женился, там в 1977 году у его сына Андрея родилась дочка Люда, внучка графа Сергея Багучева, которой он и передал перед смертью два перстня.

БРОШЬ КНЯЖНЫ ВАСИЛЬЧИКОВОЙ.

КРОВЬ НА КАМНЕ

За окном лил дождь, «дворники» с трудом справлялись со своей работой, пытаясь очистить ветровое стекло трофейного «Виллиса». Старлей с эмблемами танковых войск напряженно следил за дорогой. На повороте к Майнсдорфу его должны были ждать.

И его действительно ждали. Справа по ходу он увидел силуэт человека, закутанного в офицерскую плащ-палатку. Старлей притормозил, высунул кудлатую лобастую голову наружу, под дождь, пытаясь узнать в мокрой фигуре капитана из спецуправления политотдела танковой дивизии.

— Это ты, капитан?

— Я, — сказал человек, подходя к машине.