— Это ты, капитан?
— Я, — сказал человек, подходя к машине. Уже приблизившись вплотную, он скинул капюшон, и старлей увидел чужое лицо.
— Что за мать твою перекись? — удивился он. — Ты не Фролов!
— Не Фролов, — согласился незнакомец, вынимая из прорезей плащ-палатки руку с зажатым в ней «парабеллумом», — но капитан гауптштурмфюрер Ганс Раупельбах.
Руки бывалого, не терявшегося в нештатных ситуациях старлея словно приросли к рулю, вместо того, чтобы рвануть к себе лежавший рядом «ППШ» и выпустить очередь в наглеца. Он в любом случае не успевал сделать это быстрее, чем гауптштурмфюрер мог нажать на курок своего «парабеллума». Что он и сделал. Тело старлея несколько раз дернулось. Трижды от врезавшихся в кости и мышцы пуль, и четвертый раз, уже конвульсивно, предсмертно — гауптштурмфюрер выпустил последнюю, контрольную пульку в левый глаз старлея. От выстрела в упор череп треснул, и выброшенные через размолотый затылок мозги некрасиво забрызгали заднее сиденье. Немец, так хорошо, почти без акцента говоривший по-русски, открыл дверцу, взял с заднего сиденья серый солдатский «сидор», брезгливо оттер с него мозги старлея его же потной пилоткой, бросил с отвращением на пол салона. Закинув «сидор» на плечо и насвистывая какую-то легкомысленную мелодию, двинулся не спеша по дороге. Пройдя метров двадцать, достал из-под плащ-палатки короткоствольный пистолет-пулемет, прицелился, мысленно отмеряя расстояние и выбирая то место, куда хотел попасть, нажал гашетку. И действительно, первой же очередью поджег бензобак «Виллиса». Машина взорвалась и занялась таким отчаянным пламенем, что даже усилившийся к тому времени дождь не пытался сбить его.
Человек в офицерской плащ-палатке удовлетворенно крякнул, убрал пистолет-пулемет в специально сделанный карман; расстегнув плащ, создал как бы навес, под которым удобно было прикурить от австрийской зажигалки «Хольцапфель»; с удовольствием затянулся душистой американской сигаретой. После нескольких лет, когда пришлось курить эрзац-табак, виргинский табачок курился особенно в охотку. Докурив сигарету почти до конца, щелчком отшвырнул окурок и еще минуту стоял, глядя, как огонек удалялся от него в темноту леса; затем погас под струями ненасытного дождя.
Он вывел замаскированный ветками тяжелый военный мотоцикл с коляской, протер тряпкой мокрое сиденье и уселся так, чтобы плащ-палатка образовала что-то вроде закрытого от дождя пространства, куда бы вода стекала, не попадая в короткие с широкими голенищами сапоги. Ну, так, кажется, хорошо. Хотя, конечно, если ехать быстро, все равно дождь пробьется к телу. Он удовлетворенно усмехнулся: операция проведена четко, в нужном месте. Проверил по часам. Точно в указанное время!
И рванул с места.
Дождь хлестал все сильнее и уже давно сильно досаждал другому человеку, стоявшему на той же дороге, но километрах в пяти от места гибели старлея из СМЕРШа. Если учесть, что на нем была обычная одежда лесника — короткое пальто-куртка с эмблемами лесного ведомства, фуражка с длинным козырьком и короткие резиновые сапоги, то нетрудно предположить, промок он основательно, пока услышал вдали треск мотора. А услышав, стал действовать куда быстрее, чем можно было от него ожидать, глядя на коренастую фигуру и красное, брыластое лицо.
Проверив, насколько крепко привязал к дереву тонкий и прочный горный трос, перебежал дорогу и закрепил трос, сделав альпинистскую петлю на дереве, чтобы натянутая через дорогу веревка пришлась на высоту груди мотоциклиста. Он знал рост этого человека и мог, казалось, сделать точный расчет.
Не учел одного — погоды. Ехавший на мотоцикле человек, пытаясь хоть как-то защитить лицо от ветра, наотмашь бьющего по глазам плетьми дождя, не спасали и специальные мотоциклетные очки, склонился над рулем, встречая разбушевавшийся ураган не грудью, а закутанным капюшоном плащ-палатки лбом. |