Приходилось очень осторожничать.

В отеле они зарегистрировались по хорошо сделанным фальшивым документам, которых у Димы был целый кейс, а менять фотографии он и сам научился.

Он проверил: Жанна действительно находилась в Афинах уже несколько дней с «официальным визитом»: в зале «Империя» демонстрировала нижнее белье фирмы «Надя Паццоли», и этот кратковременный контракт приносил ей ежедневно десять тысяч долларов.

Дима убрал чистильщиков, сбил со следа киллеров Олега Веретенникова, мотавшихся за ним по всей Европе в тщетной надежде отомстить за убийство в феврале—марте воров в законе Румпеля и Федоса.

Так что был в отличной физической форме. Никогда так прекрасно себя не чувствовал — боли в почке прошли, раны зарубцевались, силы восстановились.

У него было отличное, хорошо пристрелянное оружие.

Он был совершенно спокоен и счастлив.

Алису он из памяти вычеркнул...

Но кожей Дима, чувствовал дыхание смерти. Той самой раскрасневшейся кожей, которую он так тщательно сейчас растирал белым махровым полотенцем.

В комнате было тепло, даже жарко; тело он растер до красноты. Но мороз пробирал насквозь.

— Нервы...

— Что ты сказал?

— Ничего, это я так. Вслух говорю, — успокоил ее Дима. — Будешь что-нибудь пить?

— Нет. Спасибо. В рабочие дни стараюсь с утра не пить. Разве что вечером. И то вряд ли. Выпьешь вечером, а утром вялость, мешки под глазами. Чай не девочка уже. Надо за собой следить.

— Это точно! — Дима осторожно потрогал кожу на лице. Пластическую операцию ему делал Александров Папанидреу-Костас, кудесник, берущий за чудеса гонорары, на которые иной врач мог бы жить годы.

— Как считаешь, меня можно узнать?

— Я тебя с трудом узнала. Если бы не твой взгляд...

— А... Значит, взгляд...

— Ну да... Я сильно сомневаюсь, что ты так же страстно будешь смотреть на посланных против тебя, по твоим словам, киллеров из России. На меня ты смотрел с ничем не прикрытой страстью. Так что я узнала.

— Еще бы!... Столько не виделись... И я тебя не рассчитывал здесь застать. Увидел, представил тебя в постели и... Выдал себя...

— Ничего страшного. От меня ты можешь не таиться...

— Надеюсь. Если и ты меня предашь...

— То что? Убьешь и меня? — тревожно-кокетливо проворковала Жанна.

— Нет, тебя нет. Но прокляну. И тогда тебе все равно жизни не будет.

Жанна вздрогнула, закуталась в одеяло.

— Что-то знобит...

— Это нервное. Я ж говорю, какая-то нервность сегодня разлита в воздухе греческой столицы.

— А... Романтика это все. Не верю ни в какие предчувствия. Пожалуй, я бы выпила глоток «Метаксы».

— То-то же. Я говорю, день необычный. Словно гроза вот- вот разразится.

— Никакой мистики, — уже спокойно, взяв себя в руки, заметила Жанна, делая большой глоток обжигающего греческого коньяка. — Просто сегодня, наверное, неблагоприятный магнитный день. Все гипертоники, сердечники и такие нервные, тонкие натуры, как мы с тобой, испытывают некоторый дискомфорт.

— Твои планы? — спросил Дима.

— Через два часа — мой выход. Так что никаких завтраков; чашка кофе, макияж, и за час я должна быть у визажиста. Одеться мне сегодня, что нищему подпоясаться; скорее раздеться придется, чем одеться.

— Не раздражает?

— Нет. Обычная работа. Что белье, что вечернее платье с украшениями от Картье и Кардена. За белье, между прочим, платят значительно больше.

— Не в деньгах счастье.

— Глубокая мысль. Счастье, счастье... Что это такое? Покой? Богатство? Разделенная любовь? Власть?

— Покой.