Глава 25

— Фанс! — от неожиданности Дима не нашел, что сказать, кроме этого дурацкого школьного словечка, забытого сто лет назад.

— Что значит «фанс»? — не понял Костя, который был на пятнадцать лет моложе и вырос при другом фольклоре.

— А то и значит. Убиться веником. Умереть и не встать. Плюс много-много средних пальцев. Очень сложное понятие, вам, молодым, не по зубам. Значит, дело возбуждать не стали?

— Нет. Доказать, что он ее толкнул, нельзя. Нет доказательств — и все.

— А против него никогда нет доказательств. И не было. Нам попадало, а он оставался чистеньким. Потом он меня подставил глобально, а я не мог этого доказать, — Дима раздраженно щелкнул зажигалкой, обжег палец и выругался. — Потом не смогли доказать, что он убил Свету. И с Гончаровой-младшей он в сторонке. И с моим киллером.

— Скользкий, как мыло, — согласился Костя. — За ним и кроме этого много всего. Недоказуемого. По крайней мере, четыре странных трупа. А уж про финансовые шалости вообще молчу. Но это еще не все. У Свирина дочка пропала. Жена оставила ее в квартире любовника с няней. Когда Свирина погибла, любовник няне этой самой позвонил. И та смылась. Вместе с девочкой. Записку оставила, что психопату ребенка не отдаст. Это Свирин — психопат. Он действительно обращался к психиатру, и врач подтвердил определенные отклонения.

— Для этого и врача не надо было. Спросили бы меня, — хмыкнул Дима. — Так что там няня?

— А фиг ее знает, — отмахнулся Костя. — Это не мое дело. Может, ее парень этот, Чередеев, прячет, может, сама прячется. Я бы на их месте тоже ребенка припрятал подальше. Я тебя, Димыч, не за этим просил приехать.

— А зачем тогда?

— Наш дедушка Бобер идейку-индейку подкинул. Что-то в нем нездоровилось, вот он и решил, что все не так. Он считает, что дружков ваших, как ты с самого начала говорил, сам Свирин и ухлопал. А Гончарова ему помогала.

— Бред!

— Да я тоже так подумал сначала. А потом призадумался. Есть кой-какие накладки.

Костик мельтешил по кабинету, как персонаж диснеевского мультфильма. Ему никогда не сиделось на месте. Если бы его энергию можно было аккумулировать, ее хватило бы, наверно, на освещение и отопление всего управления. Диме Костя напоминал воробья: маленький, юркий и взъерошенный.

— Нет, Костя, это не накладки, — он покачал головой. — Это, скорее, мозаика, в которой не хватает кусочков. Как ни складывай оставшиеся — все равно непонятно. Ну не верю я, что Гончарова помогает Свирину. Не верю — и все.

— Почему?

— Не знаю. Но не верю.

— Ладно, давай начистоту, — Костя посерьезнел. — Я знаю, ты сам в этом деле увяз по уши.

— В каком смысле? — не понял Дима. — Меня до сих подозревают?

— Ой, не знаю. То дело не мое. А вот твой киллер — мой киллер. И я уверен, что заказал тебя Свирин. Да и ты уверен. И заказал он тебя не просто так, по доброте душевной, а для того, чтобы ты не раскопал то дело.

— Ну ты даешь! — фыркнул Дима. — Да он мог заказать меня для того, чтобы я не прикончил его за компанию с остальным. Превентивный, так сказать, удар. Он же уверен, что убийца — я.

— А чего это ты за него решаешь? — разозлился Костя и даже остановил свое броуновское движение по кабинету. — Откуда ты знаешь, в чем он на самом деле уверен? Я уже говорил с Бобром, что дела надо объединять. Дим, я знаю, с Ванькой вы не договорились.