— Глеб, — собственное короткое и гладкое в произношении имя показалось зазубренным пудовым булыжником.

— Знаю, — кивнула Наталья.

— Может, ты мне все-таки объяснишь, что происходит?

— Все-таки объясню. Только попозже. А сейчас поехали, — она выбросила в окно часть деталей пистолета и потихоньку вырулила со двора на улицу. Остальные части разбросали еще в двух местах потемнее.

— Куда мы едем? — спросил Глеб, которому показалось, что они уже должны быть либо в Финляндии, либо под Москвой.

— Ко мне. Но не сразу. Все, выходи, — Наталья заглушила мотор. — Магнитофон вытащи, все ценное забери. Клади в мою сумку.

— Зачем? — удивился Глеб.

— Затем, что тачку оставим здесь. На соседней улице отдел милиции. Сейчас пойдешь туда. Заявишь, что машину угнали. Час назад. Скажешь, вышел за сигаретами, вернулся — ее нет.

— А что я целый час делал?

— Да не все ли равно? С продавцом за жизнь болтал. Потом ментуру искал. Давай, иди. Я жду тебя на автобусной остановке. Эй, перчатки-то сними, ты бы еще в маске пошел!

Еще час ушел на беседу с унылым дежурным.

— Я думала, ты решил сдаться с повинной, — сказала ему замерзшая Наталья. — Ладно, вон «тэшка» ползет, поехали.

Минут через десять автобус затормозил на углу Гражданского и Северного.

— Куда теперь? — Глеб по-прежнему чувствовал себя только что проснувшимся лунатиком.

Не говоря ни слова, Наталья взяла его под руку и повела вдоль по Северному. Так же молча они подошли к панельной девятиэтажке, поднялись на последний этаж, вошли в квартиру.

Глеб сидел на шатком диване, держа в одной руке стакан водки, в другой бутерброд с колбасой, и слушал Наталью. То, что она рассказывала, не укладывалось в голове.

— Так значит, ты затеяла все это, чтобы отомстить за смерть дочери? — задумчиво спросил он, когда та закончила.

— Ну… в общем, да.

— Я только не понимаю, зачем так сложно.

— Типично мужской подход, — Наталья налила себе водки, выпила, поморщилась. — У вас фантазия запрограммирована на конечный результат, а не на процесс. Подумай сам, смерть — это конец физического существования. Не будем о том, что там дальше. К сожалению, у меня не было богомольной бабушки. Факт, что эта жизнь кончилась. Все, точка! Если за нею есть что-то еще, значит, смерть тебе уже не страшна. Если нет, ты ничего не почувствуешь. Не знаю, Глеб, как тебе, а мне лично мало того, что этот гад просто перестанет существовать.

— Тебе надо, чтобы он перед смертью помучался? — Глеб поставил стакан на журнальный столик и пристально взглянул на нее.

— А ты представь, что испытала твоя Илона в тот момент, когда поняла, что с того балкона другого пути нет, только вниз, — Глеб помрачнел. — О чем думала моя Наташа перед тем, как выпить две упаковки таблеток? По-твоему, их страх и боль равноценны сиюминутному переходу из одного физического состояния в другое? Если бы пистолет не дал осечку и ты выстрелил бы Свирину в голову, он даже не успел бы ничего понять.

— Это, кажется, еще граф Монте-Кристо говорил, что наказание должно быть долгим. Вот кто был мститель. Мы ему в подметки не годимся.

— У него были другие возможности, — не согласилась Наталья. — К тому же, если ты помнишь, в романе полно натяжек. Да и кончается он не слишком оптимистично.

— Как и в жизни. Вот ты представляешь, что будешь делать… потом?

— Либо сидеть, либо… уеду куда-нибудь.