Уже совсем поздно, когда бы перевезено все, Улита и Макс сидели за кофе, и так было тихо и покойно, как бывало для Улиты лишь в этой квартире. Они вспоминали события утра уже как юмор и смеялись над теткой Онисимовой. Где откопал ее Родя?.. И тут Улита спросила, о чем хотела спросить Макса давно:

— А как ты меня откопал, Макс, и зачем? Извини. Если не хочешь отвечать, не надо, я не обижусь. — И подумала, зря она так спросила, как бы вытягивая юнца на признания, что ли. На копание в душе… А этого современная молодежь не выносит. Он молчал. И она, еще раз обругав себя за какую-то простецкую бестактность, заговорила о другом — где бы ей достать хорошего щенка… Макс живо откликнулся. Они обсудили все породы и остановились на мастифе. Пока.

Макс закурил и вдруг сказал:

— Можно я не отвечу на ваш вопрос? Сейчас.

Улита покраснела. Какая же она все-таки баба и дура! И тут же откликнулась со смехом:

— Конечно, Макс! Да я и задала его так, просто, вдруг в голову приплыло. — Она улыбнулась грустновато: — Скоро мне перестанут присылать сценарии. Для актера это… очень плохо.

Он хотел что-то сказать, но Улиту было не остановить. Чего ее понесло?..

— Родя пообещал мне потрясающий фильм и роль, какой еще не было, ну только, может, у кого-то из великих…

— Ваш Родя был подонок, — твердо и зло сказал Макс. — И ничего бы он не сделал. Поверьте мне.

— Откуда ты знаешь?! — удивленно вскрикнула Улита. — Это жестоко. Он несчастный человек, его убили, а я — несчастная актриса, но жива. Впрочем, что я разнылась? Все прошло…

И она снова улыбнулась. Постаралась — весело. Он как бы понимающе кивнул, и они снова заговорили о стороннем, а вскоре Макс ушел. Быстро, как всегда.

Он мчался на своем «Харлее» и думал о том, как бы он ответил ей, но никогда не ответит, никогда не скажет. «На вашем последнем фильме «Лиловая гвоздика», дорогая Улита, — я дрогнул. Именно дрогнул, когда появились вы в этой огромной шляпе с перьями и вуалеткой, в платье со шлейфом, по-моему, и вдруг подняли рукой в перчатке край шляпы… — и прямо на меня посмотрели ваши глаза с выражением тоски и призыва о помощи… Я каким-то сотым чувством понял, что это не актриса и ее роль! Что это — вы сами! Вы просите о помощи… Или же вы — и вправду великая и гениальная актриса всех времен и народов… Я пошел второй раз… И после стал упорно искать с вами встречи. Чтобы убедить себя, что вы — такая же, как все, что это игра, и только, и что я, наверное, просто сумасшедший. А потом… А потом я встретил вас у нашего подъезда, и вы мне так улыбнулись, что я поклялся себе, что обязательно с вами познакомлюсь и узнаю, наконец, вашу тайну… Великая вы актриса или просто женщина, которой повезло сыграть то, что она чувствует? И тогда мне показалось, что я понял: вы — и то и другое, вы — неповторимая актриса и вы — великая, не очень счастливая женщина… И вот теперь я вас вижу, слышу, могу общаться, могу дотронуться до руки или волос… Какое мне дело, сколько вам лет?» Вот что он мог бы сказать ей… А она пусть бы провела рукой по его лицу… И все! Ничего больше.

10.

Было два часа ночи. В роскошной квартире владельцев рекламного агентства «Натта» никто не спал. Наталья Ашотовна рыдала и каждую минуту прислушивалась к лифту и стукам дверей, не вернулся ли — откуда? — сын. Папа бодрствовал, потому что не спала и плакала жена. Хотя сам он был склонен думать, что их сын, вполне уже развитый мужчина, валяется сейчас у какой-нибудь хорошенькой девчушки и забыл думать о том, что нужно позвонить домой.