— В мужчине? — с горьким отчаянием усмехнулась Тула. — Нет, Томас, того урода нельзя назвать мужчиной. А вообще-то это совершенно непонятно для тебя… Помнишь, я как-то говорила, что принадлежу к удивительному роду?

— Ты как-то упоминала об этом мимоходом, — неуверенно сказал он.

— Ах, ты не представляешь себе, что это за странный род! Но ты видел Хейке…

— Да. И тот… кого ты не можешь назвать мужчиной, тоже принадлежит к твоему роду?

— В определенном смысле. Но если ты думаешь, что это любовная история, ты ошибаешься. Тот уродец старый. Просто древний!

Она задумалась, и когда снова вернулась к действительности, ее знобило. Вздохнув, она сказала:

— Томас, ты обладаешь способностью вытягивать из меня все мои тайны. У меня есть другая причина, чтобы больше не приходить сюда. Ты прекрасный человек, лучший из всех, кого я встречала. И я не иду ни в какие сравнения с тобой. Я плохой человек, Томас.

— В это я не могу поверить!

Она посмотрела ему в глаза. На ресницах ее были слезы.

— Нет, я не просто плохой человек, я к тому же еще и сумасбродка. И именно на тебя я положила глаз! Ты позволишь мне опять придти к тебе?

Он взял ее за руки.

— Это единственное, о чем я мечтаю!

— Нет, ты не должен так говорить, — жалобно произнесла она. — Не жди от меня ничего, я не должна для тебя что-то значить! Но могу ли я навестить тебя, когда вернусь из Норвегии?

— Конечно! Обещаю ничего не требовать от тебя! Тула кивнула.

— Тогда я приду. И, возможно, однажды…

— Что же?

— Возможно, однажды я расскажу тебе все. О себе и о своем жутком происхождении. Он внимательно посмотрел на нее.

— Ты так дорога мне, что я могу читать каждую линию на твоем лице. И теперь я вижу, что ты вся в напряжении… словно… скрипичная струна, — с улыбкой добавил он, но тут же снова стал серьезным. — Думаю, что ты теперь на пределе, и все из-за того, что что-то произошло. И все, что тебе требуется сейчас, так это поплакать. Здесь, у меня.

— Да, да, — горячо воскликнула она. — Но теперь на это нет времени. Ах, Томас!

— Ты могла бы написать мне? Я ни разу в жизни не получал писем.

— Ты умеешь читать? — подозрительно спросила она.

— Нет, я никогда не учился ни читать, ни писать, — огорченно признался он. — Я знаю только ноты, но это здесь вряд ли поможет.

Тула засмеялась.

— Нет, я не думаю, что смогу изъясняться нотами. А в последнее время я вообще плохо отношусь к ним.

Томас удивленно посмотрел на нее, но она непринужденно добавила:

— За тобой будут ухаживать. Так значит, ты всерьез принимаешь мою угрозу — что я как-нибудь приду к тебе?

— Это вовсе не угроза, — ответил он, — это обещание.

Теперь все казалось ему светлым, чудесным, безоблачным. К тому же теперь у него была чистая постель и теплая еда. Материальная сторона жизни вовсе не стоит того, чтобы ее презирали, в особенности те, у кого ранима душа.

— И когда ты придешь, Тула, — продолжал он, — мы поговорим обо всем, и ты не должна печалиться. Мне хотелось бы узнать о тебе все!

— Пусть это поможет тебе и утешит, — сказала она еле слышно, почти про себя. Она вовсе не собиралась рассказывать ему о себе все! О том, что в прошлый раз, когда ей было пятнадцать, ее привлекало его тело. О своих прошлых похождениях…

И, сама не замечая этого, она произнесла вслух:

— Это все равно, что наступить на иголку, ворошить пережитое.