Через час явился Томми и довольно небрежно, без каких-либо извинений, сообщил, что он ходил с Поппи в Вестминстер. На вопрос, почему они не подождали и не предупредили меня, Томми пожал плечами:
— Я думал, ты несколько часов будешь переодеваться.
Тут я действительно страшно разозлилась на Томми — подобное отношение к девушке со стороны мужчины — хамство.
В течение всего завтрака я держалась довольно холодно, но он даже не обратил на это внимания, а все рассказывал про наброски, которые сделал сегодня, и о том, что Лондон — один из самых интересных городов Европы.
Говорит, что намерен пробыть тут целую вечность и продолжить работу над набросками к картинам, которые выставит, возвратившись в Париж.
Если он действительно хочет пробыть здесь так долго, мне можно не суетиться вокруг него — пусть сам о себе заботится и заводит собственных друзей.
Разумеется, я всегда буду рада его видеть, так как очень привязана и к нему, и к Тельме, но не могу выносить подобного обращения от мужчины, каким бы при этом гениальным художником он ни был.
А то, что он гений, стало скоро известно и в Лондоне. Первые два-три дня после приезда Томми все изумленно поднимали брови, увидев меня в обществе странного молодого человека, и самым снисходительным тоном спрашивали, кто он такой.
А потом вышли газеты светской хроники, посвятившие ему и его работам целые страницы и назвавшие его выдающимся художником наших дней, основателем новой школы живописи.
Тут все страшно заинтересовались его персоной и один за другим стали мне звонить с просьбой привести к ним Томми.
Сначала я находила все это довольно забавным, но, когда Томми начал отказываться и мне пришлось изобретать вежливые извинения, стало не до шуток.
Леди Ардник, приятельница тетушки Дороти, звонила как минимум раз десять.
Томми сказал, что ничто не заставит его пойти к ней в компанию: она собирает у себя только «львов», так что простому смертному у нее просто делать нечего — кругом одни «львы», и до того блестящие, что и поговорить не с кем. Они никогда друг друга не слушают и говорят одновременно — каждый свое. В результате всем скучно и все злятся. И Томми добавил:
— Раз уж ты лев, надо рычать в одиночку, а не в унисон.
Я ему посоветовала объяснить это леди Ардник, сама я устала выдумывать извинения по телефону. Если она опять позвонит, я отошлю ее прямо к Томми.
Meжду тем выяснилась одна очень странная на первый взгляд вещь — Томми и Гарри друзья. Невероятно!
Мы завтракали у «Квальино» — тетушка Дороти с Рональдом, мы с Томми и Бейба с Дереком, которые только что возвратились после уикэнда в деревне.
За соседним столиком сидел Гарри с двумя джентльменами и, увидев тетушку Дороти, подошел к нашему столику и заговорил с ней.
— Привет! — сказал он Томми.
Они обменялись рукопожатиями, и было видно, что они искренне рады видеть друг друга.
Оказывается, они много раз встречались в Париже, и, судя по их разговору и шуткам, я догадалась, что они неплохо проводили там время, посещая самые злачные места.
Удивительно, как это Томми, который считает себя умнее других, мог принимать участие в таких развлечениях. Неужели только лишь потому, что Гарри находит их забавными?!
С Гарри я, естественно, не разговаривала, даже старалась не смотреть в его сторону и беседовала главным образом с Рональдом.
Когда мы уходили, Томми сказал, что на моем месте он бы дружил с Гарри, а не с теми болтунами, в обществе которых он меня видит каждый день.
Я возразила, что, может быть, Томми знает Гарри не так хорошо, как я.
— Чушь, Максина, я знаю его больше пяти лет. Это одна из самых ярких личностей!
Вот уж никогда бы не подумала, что Гарри способен понравиться Томми, и, наоборот, что Томми придется по душе Гарри. |