Я рвусь обратно, пытаясь кричать и плакать, но не умея ни того ни другого. А смерть… внезапно оставляет меня, отдавая тому, кто заключил с пей договор. И ни одна боль в целом мире не заглушит ту, что породило это предательство.

    Я еще вернусь за собой. Поверь.

    Не верю. Ни шепоту, ни словам, ни теплу. Ничему! Не верю…

    Кровать. Совенок на груди. Дробь дождя, стучащегося в закрытые окна. Боль.

    Я вернулась.

    И он сидит рядом, сжимая мою холодную руку и внимательно вглядываясь в пустоту моих глаз.

    – Ирлин, – тихо и как-то неуверенно говорит Оська, – Ирлин!!!

    Дверь распахивается, в комнату врываются Лис и Сон. Недоверие и страх на их лицах тут же сменяются радостными улыбками и счастливыми криками.

    Мне все равно. Болят лопатки, напоминая о том, что у меня больше нет крыльев, как нет и неба.

    А еще меня предала собственная смерть!

    …И последняя секунда с тихим шорохом освободила меня от данного когда-то обещания – хранить…

    Шли дни, складывались в недели, те в месяцы. Я скользила по замку, словно призрак. Ни слова не сорвалось с моих губ с той роковой ночи. Оську я просто не могла видеть: слишком больно было понимать, что он может вернуться, а я – уже нет.

    Все пытались сначала мне помочь, поговорить. Повар готовил мои самые любимые блюда, добрый доктор по три раза на дню слушал мое редко бьющееся сердце, а горничные завивали серебро волос в удивительно красивые прически.

    Мне было все равно, я была чужая здесь. И даже в зеркале, как ни старалась, не могла узнать собственное отражение. Белую кожу пересекали черные полосы, доходящие до подбородка и захватывающие часть правой щеки. Мои глаза больше не сияли золотом и светом, они стали серебряными, как расплавленное серебро, окруженное ворохом белых ресниц. Даже моя походка изменилась раз и навсегда – я больше не парила над полом, словно невесомая фигурка, постоянно норовящая взлететь. Теперь я ходила, ощущая весь тот вес, что чувствует каждый, лишенный неба и крыльев. И это давило.

    А хуже всего было то… страшнее всего были его глаза, каждый раз с надеждой заглядывающие в мои и каждый раз наполняющиеся болью и разочарованием. Снова и снова.

    Я ненавижу боль.

    Я сидела у камина и, кажется, о чем-то думала. А может, просто любовалась переливами жадного до веток пламени.

    – Ну здравствуй, Ирлин.

    Вася. Имя пустое и неинтересное, как и все вокруг.

    Он без спросу садится в соседнее кресло и смотрит на меня, раздражая и заставляя отвлечься от наблюдения за огнем.

    – Что тебе нужно?

    – Вытащить тебя из депрессии, – нахально улыбается он, а глаза остаются холодными, как и в ту ночь…

    – Уходи.

    – Ну нет. Тебе все это еще не надоело? Оська ходит как в воду опущенный и вообще не ест, между прочим.

    Н-да, если Оська не ест – это чрезвычайная ситуация.

    – Лис и Сон тоже места себе не находят и…

    Он не заканчивает фразу, но я все понимаю и так. Ему и впрямь плохо, жаль только, что я ничем помочь не могу. Я отдала за него свою жизнь, душу и даже небо, а он просто не пожелал подарить мне покой.

    – Не уходи в себя, Ирлин, все ведь уже прошло, и ты должна снова радоваться жизни.

    – А если я не хочу.