Последняя картина Дамиэля изображала наше сражение во дворе Замка Бури. Это был день, когда мы инсценировали свою смерть и отказались от всего, чтобы защитить Неро.

– Ты расширил дом, чтобы освободить место для всех этих прекрасных картин? – спросила я Дамиэля, отрываясь от последней картины. Было слишком больно видеть это.

– Да, я продлил его, потому что мне нужно было место для моих воспоминаний о тебе, – ответил он. – И потому, что, как я уже сказал, у меня было много свободного времени. Быть занятым, сосредоточиться на тебе – вот всё, что удерживало меня от потери рассудка. Я знал, что ты жива. Я чувствовал это по нашей кровной связи. Я чувствовал это в своей магии и в своей душе. Но я не мог найти тебя, Каденс. Я ничего не мог сделать, чтобы вернуть тебя ко мне.

Беспомощная, безнадёжная мука горела глубоко в его глазах, словно призрак из прошлого. След всех тех лет, что он провёл здесь один. Я протянула руку и сжала его ладонь.

Его лицо преобразилось. Безнадёжность сменилась решимостью.

– У меня есть кое что для тебя.

Он подвёл меня к маленькому столику в старом коттедже, затем достал из шкафа металлическую коробку размером с толстый словарь.

– Что это такое? – спросила я у него.

– Когда я понял, что пройдёт ещё много времени, прежде чем мы снова окажемся вместе, я кое что сделал, – он открыл коробку и откинул её стенки.

Внутри лежал огромный блин с клубникой и взбитыми сливками. Вся еда была заключена в магическое заклинание стазиса.

– Я приготовил это для нас, Каденс. Чтобы разделить эту еду, когда мы, наконец, снова воссоединимся.

– Дамиэль, я… – мои глаза дрожали от слёз, а голос срывался от волнения. Такое чувство, будто моё сердце готово было взорваться. – Это самая романтичная вещь… – я всхлипнула. – На свете.

– Не торопись с выводами. Ты его ещё не пробовала. По прошествии двухсот лет он может оказаться отвратительным на вкус.

Я подмигнула ему.

– Я уверена, что ты сможешь справиться с таким простым заклинанием.

– Простым  заклинанием… – его глаза сузились, и он подозрительно покосился в мою сторону. – Ты меня дразнишь.

– Разве это плохо?

– Это зависит от того, готова ли ты принять последствия.

Воздух наэлектризовался магией – нашей магией – и двумя веками сдерживаемых эмоций, только и ждущих, чтобы их выпустили на свободу.

– Если твой двухсотлетний блин убьёт меня, просто знай, что я умерла со звёздами в глазах и любовью в сердце, – сказала я торжественно, прижимая руку к сердцу.

– Очень смешно.

Усмехнувшись, я взмахнула рукой над коробкой, и заклинание стазиса лопнуло. От блина поднимался пар, щекоча мой нос соблазнительными, сладкими ароматами.

– Он ещё тёплый, – я провела по взбитым сливкам, потом сунула палец в рот. – И всё же взбитые сливки совсем не растаяли, – я схватила с блина ягодку клубники и съела её. – А клубника все ещё очень сочная, – я взяла нож и вилку, отрезая кусок блинчика.

– Ну и как? – спросил Дамиэль, когда я откусила кусочек.

– Восхитительно, – объявила я и поднесла вилку к нему.

Он съел кусок блинчика с вилки.

– Приемлемо.

– Не надо мне тут скромничать, Драгонсайр.

– Как пожелаешь, Лайтбрингер, – его улыбка была ослепительной.

Вот тогда то я и поняла, что только что дала ему возможность выставить напоказ своё эго. Честно говоря, я не возражала. Эго Дамиэля было частью его самого. И я скучала по нему всему, по каждой его частичке.

Мы съели блин вместе. Когда мы закончили, он встал и вытащил из шкафа ещё одну коробку.