Так что довольно иронично, что он назначил меня временным Мастером Дознавателем на период своего выздоровления. Полагаю, он больше никому не доверял.

Дирижабль завершил посадку. Полковник Холифайр и я сошли с борта и на лифте спустились вниз.

«Проклятие» было вовсе не таким, каким его себе представляло большинство людей. Хоть тюрьма и находилась полностью под землёй, внутри она не была сырой или грязной. Стены были ярко белыми, лишёнными украшений в виде картин или фотографий. Пол был сделан из блестящего и идеально ровного белого мрамора. Освещение было холодного белого оттенка; создавалось такое ощущение, будто идёшь через ледяную пещеру.

Но если так подумать, то яркий и блестящий интерьер был абсолютно в стиле Дознавателей. Они сделали свою тюрьму такой же безупречной, как их униформа. Такой идеально новой. Такой чистой. Чтобы каждая капелька крови выделялась на этих нетронутых холстах. Всё, начиная с одежды Дознавателей и завершая их интерьером, служило одной цели: напугать их заключённых до покорности.

Всё здесь было таким тихим, таким неподвижным. Каждый наш шаг разносился громким ясным эхом, как звук одной жемчужины, отскочившей от пола в тихом оперном зале.

В конце коридора два Дознавателя в безупречных белых униформах стояли у двери в комнату допроса.

– Заключённая Ева Дорен внутри? – спросила я у них.

– Да, как и приказал генерал Драгонсайр, – взгляд левого охранника на мгновение метнулся к полковнику Холифайру. – Генерал сообщил нам, что вы придёте одна.

Я не вздохнула, хотя имела на то полное право. Вместо этого я сказала:

– Полковник Холифайр будет помогать мне в этом расследовании. По приказу Никс.

Солдаты кивнули, затем оба шагнули в сторону от двери, чтобы позволить нам пройти.

Комната была абсолютно тёмной, не считая яркого пятна белого света над допросной аппаратурой – жёстким и холодным металлическим стулом, с металлическими кандалами на лодыжках и запястьях заключённого. Такие же металлические ободки обхватывали грудь и талию заключённого.

Золотистое мерцание светилось вокруг стула – поле Магитека, настолько мощное, чтобы нейтрализовать ангела. Оно не причиняло особой боли, пока ты не пытался высвободиться и встать со стула, но если ты всё же пытался сбежать, оно прошибало твоё тело мега зарядом магии. Я знала это потому, что сама разработала это кресло допроса.

Помимо работы ангелом Замка Бури и выполнением роли Морского Дракона, я возилась с технологиями. Это было моим хобби почти всю жизнь. Было что то невероятно успокаивающее в простом акте собирания деталей воедино, чтобы заставить что то работать – особенно в мире, где редко что складывалось и имело смысл. На протяжении лет Легион неплохо попользовался моим ремесленным хобби.

Комната допроса была зловеще тихой. Я слышала каждый шорох одежды Евы, задевавшей её оковы при дыхании, каждый удар её бьющегося сердца. Эффект эхо должен был нервировать пленников. Они слышали всё, видели каждую каплю крови на белоснежных и чистых униформах Дознавателей.

Я не была одета в белое. У меня не было времени переодеться после нашей миссии на Стихийных Просторах. Моя одежда не была безупречной или чистой, благодаря скелетам мамонтов и драконам Идриса Старфайра. Рваные дыры испещряли ткань вместе с узором из подпалин.

Металлический запах крови никогда не уходил из этой комнаты Допроса. Как и кислая вонь пота от всех, кто прежде сидел на этом стуле.

Ева не была окровавленной и вспотевшей. Она сидела на стуле для допроса как королева, расположившаяся на троне. Она выглядела чертовски невозмутимой и ужасно высокомерной для того, кто был заперт в тюрьме Легиона уже два десятилетия.

– Каденс Лайтбрингер, любимица Легиона, – сказала Ева. – Сколько лет, сколько зим.