Я вошел. Здесь тоже все было по-прежнему. Те же фотографии на стене — династия клоунов Гэллахаров. Та же скатерть на столе. Желтые банки для сыпучих продуктов на полках над плитой. Отец сидел в дальнем углу перед зеркалом и снимал грим. Он почти закончил, и на лице осталась только одна белая полоска.

— Привет, пап! — поздоровался я.

— Смотрите-ка, кто пожаловал! — пробурчал отец. — Я думал, ты ненавидишь цирк…

— Я приехал на Рождество. Привез вам подарки…

— Смотри-ка! — хмыкнул отец, громко покашлял и продолжил, — а тебя не приглашали! Тут у нас семейный праздник, для циркачей, знаешь ли… Всяких там, крутящихся вокруг шеста стриптизеров не ждали!

— При чем тут стриптиз, пап! Ты бы хоть посмотрел…

— И не буду смотреть на это! — ворчал он, снова заходясь кашлем. — Вывернули всю чистоту акробатов! Превратили их в развратный вертеп!

Так всегда было с моим отцом — беседы не шли легко и непринужденно. Он считал меня предателем не только дела всей семьи, но и циркового ремесла в общем. Он презирал все современные постановки, использующие цирковые основы. Даже дю Солей для него не был авторитетом, что уж говорить о нью-йоркских шоу.

— Ты не прав, пап, — очень осторожно заметил я.

— А не тебе мне указывать, кто прав! — взорвался он и нервно бросил испачканный в гриме кусок ваты.

— Не обращай на него внимания, Нил, — мама уводила меня от спора, усаживая за стол. — Ты же знаешь, он всегда был ворчуном. А теперь еще и старый ворчун.

Она смотрела на меня глазами, наполненными любовью и сожалением. Я поставил на стул спортивную сумку и стал выкладывать подарки. Я накупил дорогих полезных продуктов, сыров, мамины любимые джемы из клюквы и крыжовника, натуральные. Привез яблок в шоколаде, лучших в Нью-Йорке, из кондитерской неподалеку от моего дома. Кое-что для ухода за кожей и для снятия грима. Я знал, что родители по старинке пользовались дедовскими средствами, сушащими и портящими кожу.

— Это для лица, мам, — объяснял я. — Очень хорошее средство. Отлично смывает грим. Вам должно подойти. Много питательных веществ… А это кофе, — я достал огромную зеленую пачку обжаренных зерен. — Приятель привез из Бразилии. Сказал, самый лучший. Ты же любишь хороший кофе. И вот, кофемолка. Новая, компактная, не занимает много места.

— Что это, гуманитарная помощь? — отец подошел, окинул стол презрительным взглядом и снова недовольно фыркнул. — Думаешь, мы поесть себе не можем купить что ли! Да не побираемся!

Я не стал отвечать, хотя сдержаться мне стоило огромных усилий. Папа вновь зашелся сильным кашлем, открыл дверь, вышел на воздух и там закурил.

— Не слушай его, Нил… — снова успокаивала меня мама. — Спасибо, сынок.

— Давно у него этот кашель? — я кивнул в сторону открытой двери. — Он был у врача?

Только мама открыла рот, чтобы ответить, внутрь заглянул отец с сигаретой во рту.

— А это не твое дело! — бросил он. — Я сам со своим кашлем разберусь! Надо будет к врачу, так схожу! Не только в Нью-Йорке есть толковые доктора!

— Ты бы бросил курить, пап…

— Не учи меня! Сопляк еще! Ничего не знаешь про жизнь, а лезешь с нравоучениями!

— Да что ты опять завелся! — не выдержал я и сорвался.