-  В семнадцатом, - сказал Гутмахер. - Только сначала, в четырнадцатом году, будет первая мировая война.

    -  Значит, в тринадцатом мы отвалим в Европу.

    -  Европа-то и будет воевать, - уточнил Аарон Моисеевич.

    -  Тогда в Америку или Австралию, там-то войны, надеюсь, не будет?

    -  Там не будет, - подтвердил я.

    -  Ну, вот, мы туда и переедем. Арик, ты где хочешь жить?

    -  С тобой я хочу жить, лапуля, - умильно заверил Ольгу Гутмахер. - Мне с тобой везде хорошо. А какие планы у вас, Алексей?

    -  Нет у меня планов, - не очень бодро ответил я. - А может быть тоже, купить именьице, ходить на охоту, гусей стрелять?..

    -  Ну, ты и живодер! - непонятно почему возмутилась Ольга. - Что тебе гуси плохого сделали?!

    -  Ничего не сделали, это я так образно говорю…

    -  А, то-то, чуть, что, и сразу стрелять. Жениться тебе нужно, деток растить, а не на охоту ходить. Ладно, вы тут покурите, а я к Аннушке схожу.

    Ольга оставила нас вдвоем, и я счел возможным поинтересоваться у Гутмахера:

    -  Аарон Моисеевич, а вы не боитесь так круто менять жизнь? Оля, конечно, прекрасная девушка, но все-таки…

    -  Знаете, Алексей, можете не продолжать, я и так догадываюсь, что вы скажете. Все это верно, но поверьте старику, это вздорное, взбалмошное создание - лучшее, что у меня случилось в жизни! Может быть, даже самое лучшее. Я понимаю, что физически гублю себя, но пусть все будет так, как будет! Я никогда еще не жил такой полной жизнью, так остро не чувствовал счастье. Вот так-то, голубчик!

    -  Да, нет, право, я не совсем в том смысле… Конечно, если такая любовь, то о чем разговор…

    -  Я знаю, что вы не осуждаете меня за легкомыслие. Раньше я делал это сам, но потом решил, пусть все будет, так, как будет. Даже если не несколько лет, а несколько недель, я проживу не умом, а сердцем, это будет подарок судьбы. Конечно, Ольга скоро бросит меня. Я понимаю, что гожусь ей даже не в отцы, а в деды, но…

    Мы так ни до чего определенного и не договорились, и все на какое-то время осталось, как прежде.

    Между тем на святой Руси начались Святки. У меня к этому времени отросла условная бородка, и когда к ней добавилось пенсне с простыми стеклами, я стал похож на самого обыкновенного студента и наконец смог покинуть свое вынужденное заточение, и окунулся в московскую праздничную жизнь.

    Сказать, что мне от этого стало много веселее, нельзя. Город, по сравнению с нашим временем, выглядел, как до сих пор любят говорить провинциалы, большой деревней. Конечно, я не смог пробиться в так называемое «приличное общество» и встречал горожан в относительно недорогих заведениях, где появление студента было уместно. Люди, по сравнению с нами, были спокойны, казались туповатыми и большей частью довольными жизнью.

    Записные красавицы начала века, на которых оборачивались здешние мужчины, мне не нравились, как не понравилась Ольга Леонардовна, будущая жена Чехова. Я нарочно купил билет на первый ряд партера в Художественный театр, чтобы лучше разглядеть эту искусительницу Антона Павловича. Она была крупной женщиной, с округлыми формами, на мой взгляд, ничего особенного.

    Да и великий театр Станиславского и Немировича-Данченко меня не потряс. Играли, в общем-то, прилично, актеры говорили театрально громко и подчеркнуто выразительно. Публика же принимала спектакли на «ура».