Меня развязали, я попробовал вылезти из телеги, размять затекшие ноги, но тело так занемело, что меня повело, и пришлось остаться сидеть на сене.

    -  До деревни далеко ли? - спросил я хозяина своей повозки. Ехать ночью на железнодорожную станцию не было никакого смысла, это резоннее сделать утром.

    -  У нас село, - не без гордости ответил он, - а далеко ли, не скажу, может верста, а может, и боле.

    -  Звать-то тебя как?

    -  Еремеем кличут.

    -  Переночевать в селе место найдется?

    -  А чего ему не найтись, хоть у меня ночуй, если не побрезгуешь. Сам-то, из каких будешь, не учитель ли?

    -  Скорее врач, то есть доктор.

    -  Это дело хорошее, у нас на земстве тожеть дохтур есть. Оченно важный, осанистый дажеть.

    -  Лечит хорошо? - поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

    -  Это само собой, премного мы ими довольны.

    Мужики разошлись по своим телегам, и мы тронулись.

    -  А что же ты сено не везешь? - спросил я, разглядев, как тяжело нагружена другая телега.

    -  Так мы ж тебя споймали, как ты упал, вот и еду порожним.

    -  А почему вы так поздно за сеном поехали? В такую темень?

    -  Днем-то, слышь, молотили.

    Мы замолчали. Телега поскрипывала осями и стучала железными шинами по разъезженной, мерзлой дороге. Лошадь, прибавляя шаг, спешила в теплую конюшню. Запахло печным дымом и конским потом.

    -  До Москвы от вас далеко? - спросил я, нарушая молчание.

    -  Далече, - ответил Еремей, - ежели пешком, то и за день едва дойдешь.

    -  А на поезде? Ну, на паровозе?

    -  Это на машине-то, что ли? - уточнил он.

    -  Ну, да, на машине, - подтвердил я, вспомнив, что до массового появления автомобилей так называли паровозы.

    -  На машине-то, какой разговор, враз домчит. А тебе, барин, не страшно было на шару-то летать?

    -  Страшно.

    -  Вот я и кумекаю, что ни в жисть бы не полетел, боязно.

    -  Ну, а за сто рублей полетел бы? - поинтересовался я.

    -  За сто полетел бы, - подумав и взвесив, ответил Еремей. - Все от Бога, коли не попустит, так и не убьешься. Эх, грехи наши тяжкие, - непонятно по какому поводу промолвил мужик и перекрестился. - Так дохтур, говоришь?

    -  Доктор, - подтвердил я.

    -  А я слышу, вроде речь у тебя не мужицкая, а барская, вот тебе, думаю, и споймали варнака.

    Постепенно наш неспешный разговор «закольцевался» и пошел по кругу. Мне надоело слушать и говорить одно и то же. Село все не показывалось.

    -  Скоро доедем? - поинтересовался я. И километр, и два мы давно проехали.

    -  Так уже, почитай, доехали. Вон и церква наша видна.

    Я вгляделся в кромешную темень и различил что-то еще более темное, вероятно, церковь. Мужик остановил лошадь и перекрестился. Я, чтобы не вызывать подозрений, последовал его примеру, что возница тут же отметил:

    -  А я-то, думаю, ты вот давеча сказал, что православный, а сам не крестишься… А вот и моя изба, - показал он куда-то в сторону кнутовищем.

    Мы проехали еще метров двести, и лошадь остановилась возле худых, щелястых ворот.