|
- Постой, соуса возьми, - сказал он, удерживая руку Левина, который отталкивал от себя соус. Левин покорно положил себе соуса, но не дал есть Степану Аркадьичу. - Нет, ты постой, постой, - сказал он. - Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, все; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю Но, ради бога, будь вполне откровенен. - Я тебе говорю, что я думаю, - сказал Степан Аркадьич улыбаясь. - Но я тебе больше скажу: моя жена - удивительнейшая женщина... - Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: - У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, - она знает, что будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она - на твоей стороне. - То есть как? - Так, что она мало того что любит тебя, - она говорит, что Кити будет твоею женой непременно. При этих словах лицо Левина вдруг просияло улыбкой, тою, которая близка к слезам умиления. - Она это говорит! - вскрикнул Левин. - Я всегда говорил, что она прелесть, твоя жена. Ну и довольно, довольно об этом говорить, - сказал он, вставая с места. - Хорошо, но садись же. Но Левин не мог сидеть. Он прошелся два раза своими твердыми шагами по клеточке-комнате, помигал глазами, чтобы не видно было слез, и тогда только сел опять за стол. - Ты пойми, - сказал он, - что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь как счастье, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить... - Для чего же ты уезжал? - Ах, постой! Ах, сколько мыслей! Сколько надо спросить! Послушай. Ты ведь не можешь представить себе, что ты сделал для меня тем, что сказал. Я так счастлив, что даже гадок стал; я все забыл... Я нынче узнал, что брат Николай... знаешь, он тут... я и про него забыл. Мне кажется, что и он счастлив. Это вроде сумасшествия. Но одно ужасно... Вот ты женился, ты знаешь это чувство... Ужасно то, что мы - старые, уже с прошедшим.. не любви, а грехов... вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным. - Ну, у тебя грехов немного. - Ах, все-таки, - сказал Левин, - все-таки, "с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь..." Да. - Что ж делать, так мир устроен, - сказал Степан Аркадьич. - Одно утешение, как в этой молитве, которую я всегда любил, что не по заслугам прости меня, а по милосердию. Так и она только простить может.. XI Левин выпил свой бокал, и они помолчали. - Одно еще я тебе должен сказать. Ты знаешь Вронского? - спросил Степан Аркадьич Левина. - Нет, не знаю. Зачем ты спрашиваешь? - Подай другую, - обратился Степан Аркадьич к татарину, доливавшему бокалы и вертевшемуся около них, именно когда его не нужно было. |
