|
И он прошел в свой кабинет. Было что-то оскорбительное в том, что он сказал: "Вот это хорошо", как говорят ребенку, когда он перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и его самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело. Когда он вышел к ней, она рассказала ему, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд. - Знаешь, на меня нашло почти вдохновение, - говорила она. - Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен? - О да! - сказал он, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо. - Что же вы там делали, кто был? - сказала она, помолчав. Вронский назвал гостей. - Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство. - Как? плавала? - хмурясь, спросила Анна. - В каком-то красном costume de natation, старая, безобразная. Так когда же едем? - Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? - не отвечая, сказала Анна. - Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать? Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль. - Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра. - Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, - сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранялась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне. - Ты можешь поехать завтра? - сказала она. - Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра, - отвечал он. - Если так, то мы не уедем совсем. - Да отчего же? - Я не поеду позднее. В понедельник или никогда! - Почему же? - как бы с удивлением сказал Вронский. - Ведь это не имеет смысла! - Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, - Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна! На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был не прав, не могла покориться ему. - Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви. - Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду? - Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю не правду, - сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. |
