Изменить размер шрифта - +
С ней ли, с другою ли, но это будет. Он читал книгу, думал о том, что читал, останавливаясь, чтобы слушать Агафью Михайловну,

которая без устали болтала; и вместе с тем разные картины хозяйства и будущей семейной жизни без связи представлялись его воображению. Он

чувствовал, что в глубине его души что-то устанавливалось, умерялось и укладывалось.
     Он слушал разговор Агафьи Михайловны о том, как Прохор бога забыл и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без

просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением. Это была книга Тиндаля о

теплоте. Он вспоминал свои осуждения Тиндалю за его самодовольство в ловкости производства опытов и за то, что ему недостает философского

взгляда. И вдруг всплывала радостная мысль: "Через два года будут у меня в стаде две голландки, сама Пава еще может быть жива, двенадцать

молодых Беркутовых дочерей, да подсыпать на казовый конец этих трех - чудо!" Он опять взялся за книгу.
     "Ну хорошо, электричество и теплота одно и то ж, но возможно ли в уравнении для решения вопроса поставить одну величину вместо другой?
     Нет. Ну так что же? Связь между всеми силами природы и так чувствуется инстинктом... Особенно приятно, как Павина дочь будет уже красно-

пегою коровой, и все стадо, в которое п о д с ы п а т ь этих трех... Отлично!
     Выйти с женой и гостями встречать стадо... Жена скажет: мы с Костей, как ребенка, выхаживали эту телку. Как это может вас так интересовать?

скажет гость. Все, что его интересует, интересует меня. Но кто она?" И он вспоминал то, что произошло в Москве... "Ну что же делать?.. Я не

виноват. Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь, что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше

жить..." Он приподнял голову и задумался. Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе,

вернулась, махая хвостом и внося с собой запах воздуха, подошла к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он

поласкал ее.
     - Только не говорит, - сказала Агафья Михайловна. - А пес... Ведь понимает же, что хозяин приехал и ему скучно.
     - Отчего же скучно?
     - Да разве я не вижу, батюшка? Пора мне господ знать. Сызмальства в господах выросла. Ничего, батюшка. Было бы здоровье да совесть чиста.
     Левин пристально смотрел на нее, удивляясь тому, как она поняла его мысли.
     - Что ж, принесть еще чайку? - сказала она и, взяв чашку, вышла.
     Ласка все подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю

лапу. И в знак того, что теперь все хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие

губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
     "Так-то и я! - сказал он себе, - так-то и я! Ничего... Все хорошо".

XXVIII

     После бала, рано утром, Анна Аркадьевна послала мужу телеграмму о своем выезде из Москвы в тот же день.
     - Нет, мне надо, надо ехать, - объясняла она невестке перемену своего намерения таким тоном, как будто она вспомнила столько дел, что не

перечтешь, - нет, уж лучше нынче!
     Степан Аркадьич не обедал дома, но обещал приехать проводить сестру в семь часов.
Быстрый переход