— Ну что же, — говорит Матильда, — время отправляться.

— А как же я? — спрашиваю и наблюдаю, как тяжёлый взгляд мачехи становится неподъёмным.

— А что ты? — она наклоняет голову, а её дочери мерзко хихикают и переглядываются. — Тебя ждёт горох и фасоль.

— Уже нет, — теперь настало моё время улыбаться. — Я всё сделала и готова ехать на бал.

— Всё? — недоверчиво щурится Матильда. — Да ты врёшь, мерзкая Золушка! Ты просто не могла успеть!

— Но я успела, — настаиваю и указываю рукой. — Можно проверить.

— Конечно же я проверю! — шипит Матильда. — И не дай бог ты водишь меня за нос! Я тебя выпорю так, что кожа слезет со спины! Я…

Она останавливается в дверях кладовой и некоторое время безмолвствует. Слышно лишь тяжёлое дыхание. Потом подходит к мешкам и открывает один, а за ним — второй. Понятное дело, ничего не изменилось: горох мирно спит в своём мешке, а фасоль — в своём. Матильда оборачивается и смотрит на меня так, словно собирается взглядом проколоть во мне дыру.

— Думаю, ты связалась с нечистой силой, — ворчит Матильда и крестится. — Ничто другое не могло тебе помочь.

— Тем не менее, работа выполнена, — вот теперь очень трудно удержаться, чтобы не показать мачехе язык.

Да, — мачеха берёт себя за подбородок пальцами и щурится, как если бы задумала какую-то скверную шутку. — Но ты ведь не можешь поехать на королевский бал в этом. — Она указывает пальцем на моё, покрытое пятнами одеяние. — А твоё платье измазано.

Измазано! Как будто не она с её гадкими дочерями мазала меня сажей. Мерзкая лицемерка!

— Я привела его в порядок, оно полностью вычищено.

— Какой ты молодец! — в голосе Матильды слышатся откровенно издевательские нотки. — Ну что же, одевайся, а мы подождём тебя в карете. Постарайся не задерживаться.

А я вдруг ощущаю, что сердце не на месте. Так, словно под ногами внезапно разверзлась бездонная дыра. Прижимая ладони к груди, бегу к камину, перед которым повесила сушиться своё платье. Пока бегу, слышу щелчок кнута и стук колёс кареты. Меня никто не ждёт.

Когда добираюсь до камина, становится понятно, почему.

Моё красивое платье, подарок папы, изрезано в лоскуты. Не осталось ни единого целого кусочка — одни тонкие полоски. Это как же хотелось сделать мне больно, чтобы так постараться? На столике у камина лежат трое ножниц — значит старались все трое.

И догадываюсь, кто именно предложил эту подлость.

Падаю на колени и некоторое время стою так, ощущая, как слёзы бегут по щекам. Эта дрянь, эта… тварь, она знает, как сделать мне больно. Сейчас я хочу убить Матильду и всё равно, что со мной будет дальше. В груди клокочет что-то алое и горячее, точно адское пламя. Не выдержав боли, я поднимаю лицо к потолку и кричу, как может кричать только смертельно раненый зверь.

Папа, папа, где ты, когда ты мне так нужен? Никто не сможет меня защитить. Да что там, я никому не нужна в этом проклятом мире!

— Ани, доченька, что с тобой? — внезапно голос Констанц прерывается. — Боже мой, что же она натворила… Да как же так? Разве так можно?

— Я убью её! — слова вырываются, будто птицы прорывают ветхий силок и улетают в небо. — Я просто убью её!

— Нет, нет, перестань, — Констанц гладит меня по голове своей мягкой и тёплой ладонью. — Ты не должна желать смерти другим, даже… Даже таким, как она.