— Что, до самой старости? — удивляюсь я. — Я вроде бы в монашки не собиралась.

— А зря, — Констанц качает головой. — В монастыре так спокойно, даже не думаешь, что там, за стенами. У меня двоюродная сестра стала монашкой. Так вот, она ни разу об этом не пожалела.

Нет, это явно не для меня. Да, мир вокруг беспокоен, а временами даже жесток, но я никогда не хотела спрятаться от него за высокими стенами монастыря. Это как… Это как запереть себя в склепе. Странно, почему мне в голову пришло именно это сравнение? Из-за ночного кошмара? Может быть. До сих с содроганием вспоминаю, как напрасно пыталась выйти из запечатанной усыпальницы.

Умываюсь холодной водой, с удовольствием ощущая прикосновение ледяной влаги. В такие моменты ты ощущаешь себя по-настоящему живой. Я же не Жанна с Анной, которые ненавидят умывание, а рот полощут через раз, так что разговор с ними временами становится серьёзным испытанием для моего несчастного носа. Как ни странно, но Матильда, в отличие от своих дочек, тщательно следит за собой, а когда принимает ванну, льёт в неё содержимое десятков бутылочек, купленных мачехой в Париже.

Достаю спрятанную возле колодца коробочку, в которой храню смесь соли и соды. Тщательно втираю белый порошок в зубы, а после полощу рот холодной водой. Осматриваю открытый рот в отражении — ни единого жёлтого пятнышка. Осталось привести в порядок растрёпанные волосы, и я готова вступать в новый день, что бы он мне ни готовил.

Ах, если бы он готовил мне поездку на бал!

Это ничего, что моё платье перемазано золой; думаю, что до вечера я успею привести его в порядок. Как представлю, что попаду в королевский дворец, увижу всю эту красоту, а главное…

А главное, я мечтаю о том, чтобы тот черноволосый красавец обратил на меня внимание и пригласил на танец. Один-единственный танец и я буду счастлива! Я же прошу у судьбы так немного, почему бы ей не исполнить это моё желание?

Ну а для того, чтобы судьба исполнила моё желание, следует немного постараться и самой. Наливаю воду в корыто для стирки и очень долго работаю над испорченным нарядом. Единственное, что меня беспокоит: успеет ли ткань высохнуть до вечера. Но и для этого есть решение. Я разжигаю камин в гостевой комнате и ставлю перед ним деревянную рогатину, на которой развешиваю отстиранное платье. Вот так будет хорошо.

Едва успеваю закончить с этим, как слышу Матильду. Мачеха почти кричит и в её голосе слышно раздражение, почти гнев:

— Золушка, чтоб тебя черти взяли! Где ты бродишь, проклятая лентяйка?

Ну вот и всё, спокойная часть дня закончилась. Теперь следует готовиться к его худшей части.

По крайней мере до вечера.

7

Как я и предполагала, покоя мне нет до самого вечера. Впрочем, не только мне, но от этого не становится нисколько легче. Даже терпеливая, всепрощающая Констанц временами шепчет себе под нос что-то нелицеприятное, но явно относящееся к Матильде и её дочерям.

Те же, словно утратили разум, или как бурчит Луи, черти унесли его в преисподнюю. Тут мы с ним сходимся в том, что неплохо бы чертям закончить работу и унести в ад и всё остальное. Так, чтобы это остальное отстало от нас и хотя бы не мешало делать то, что само и поручило.

Как можно готовить к балу платья, если тебя непрерывно шпыняют, называя тупоголовой дурой, не способной даже приготовить одежду к торжественному выходу. Жанна и Анна стоят у меня за спиной и больно щипают за бока, пока я пытаюсь выгладить выбранные ими костюмы. От этого угольки пару раз едва не высыпаются на ткань, а это всякий раз вызывает вопли испуга и новую волну обвинений в криворукости. Очень трудно сдерживать себя и не приложить обоим гадинам гладилкой по физиономиям.

Потом появляется Матильда и с озадаченно-недовольной физиономией интересуется, готово ли её платье и если не готово, то почему я занимаюсь какой-то ерундой? После этого мачеха сбрасывает платья дочерей со стола.