|
Купол когда-нибудь растает, а под ним, сам понимаешь, нетронутые ископаемые, бери да вывози. Лакомый кусочек. Да если бы только ископаемые! – Непрухину все же удалось состроить ухмылку. – Тут э… много чего, кроме ископаемых. Ничейной территорией Антарктиде уже не быть, зуб даю. Сколько лет продержится Вашингтонский договор, как ты думаешь? – Хватил – лет! – глухо, как в бочку, прогудел Ломаев. – Недель, а не лет. А то и дней. Вот увидишь, набросятся со всех сторон, как псы, и порвут Антарктиду на части. Всякая дрянь, какую и на карте-то не вдруг найдешь, начнет кричать, что у нее, мол, здесь исконные национальные интересы. Сверхдержавы – те кинутся в первую очередь– Тут такой клубок завяжется, что мало не будет. В лучшем случае мирно поделят кусок, в худшем перегрызутся между собой, и гран мерси, если не начнут войну. А нас – в шею, чтоб под ногами не путались. Что в Антарктиде есть научные станции, это хорошо, это готовые форпосты, только скоро их займут совсем другие люди. – Он насупился и, помолчав, добавил: – Вот так вот. – Теперь понял? – сочувственно спросил Непрухин. – Хм. Странно, Ерема, что ты не слышал. Витька Жбаночкин об этом еще когда говорил… – Он на другом конце стола сидел, – пояснил Ломаев. – А Витьке Типунов сразу велел заткнуться. – Почему – в шею? – спросил Шеклтон, моргая непонимающими голубыми глазами. – Почему да отчего… – Непрухин качнулся на табурете и затейливо выругался. – Ну ладно, кое-кто из нас поначалу будет нужен… как старожил, так сказать, как инструктор… У нас как-никак опыт, мы пока что э… представляем ценность. Скажи, Ерема, ты хочешь обучать коммандос ведению боевых действий в условиях купола, а? – Ноу. – Шеклтон уверенно замотал головой и едва не уронил ее с руки-подпорки. – Не хочу. – И я не хочу. А придется. Прикажет тебе твоя австралийская родина – и будешь. Что, нет? – Ноу. Нет. Не буду. – А не будешь – вышлют тебя в твою Австралию в двадцать четыре часа. К твоим утконосам. Шеклтон упрямо мотал головой: – Ноу. Нет выслать. Нет коммандос. Нет утконос. Вашингтон э… договор! Протест… Каждый научник есть протестант… Фрэндшип, йес? Со-ли-дар-ность! – Произнеся это трудное слово, он разгладил морщины на лбу и победно блеснул глазами. Непрухин только махнул рукой и вновь чудом удержал равновесие. – Наивный ты человек, Ерема. Не знаешь, как договорами подтираются? Ну, так узнаешь – делов-то! Тьфу! – Хорош о плохом, – прогудел Ломаев. – А то я что-то трезветь начал. Зимовка, блин, псу под хвост, деньги, наверное, тоже… Да что деньги! А Молодежная? Такая станция! Столица, хоть и законсервированная… А Новорусская наша? Отнимут ведь… Не трави душу, Игорек, лучше налей еще. Там еще осталось? Тогда выпьем! Не забудь – Ереме разбавленного. – Со-ли-дар-ность! – повторил Шеклтон. – Чего-о? – Политик – дрянь, – из последних сил сообщил австралиец. – Ученый – всегда договориться. Дьепломат – нет. Факин политик – гоу хоум. Антарктик – наша… Вслед за тем он со стуком уронил голову на стол и отключился. Ломаев шумно вздохнул и посмотрел на него с сожалением: – Договорился один такой… А, ладно! Что бы там ни случилось – за Антарктиду! По последней. Звякнули кружками, выпили, задвигали челюстями, жуя зеленые хрюкающие помидоры. |
