|
Скажешь, нет? Шеклтон долго думал. – Должны, – согласился он наконец. – Но не крякают. – Ты на Непрухина внимания не обращай, – сказал Шеклтону Ломаев. – Ему утконосов подавай, или бушменский язык выучить, или еще чего. Лет сорок назад из него получился бы нормальный романтик с горящими глазами. – А сейчас? – заплетающимся языком спросил Шеклтон. – Кто есть сейчас получился? – А сейчас – Непрухин. И этим все сказано. – Так почему они не крякают? – упрямо спросил Непрухин. – Ты стебешься или правда глупый? – поинтересовался Ломаев. – Догадайся. – А вот выкину тебя наружу, чтоб гостей не изводил, – побродишь ты там, ежик в тумане… поищешь утконосов. – И у тебя юмор на нуле, – тяжко вздохнул Непрухин. – Убийца. Ничего же не видно. Заплутаю и замерзну, что тогда? – Похороним. Только ты не замерзнешь. Спорим? – Это почему? – Потому что спирт при минус двадцати не замерзает. Сколько ты в себя влил? – Шуточки у тебя… – обиженно пробурчал Непрухин. Ломаев замолчал. Оба знали, что во время прошлой зимовки во время внезапно начавшейся пурги в двух шагах от станции насмерть замерз нетрезвый дизелист. Отошел по малой нужде… – Извини. – Ладно, проехали. Давай-ка еще выпьем по чуть-чуть. За утконосов. – Опять? – задвигал бородой Ломаев. – Ну как… Мы все-таки немного ближе к ним стали, нет? – Чуть-чуть ближе, кажется, – подумав, согласился Ломаев. – Только с другой стороны. А за утконосов твоих я пить не стану, сам пей. Давай-ка лучше еще раз за Антарктиду-матушку, светлая ей память, и за зимовку несостоявшуюся… Помянем! Налей! – Почему помянем? – спросил Шеклтон, мучительно пытаясь не уронить голову на стол, однако с готовностью подставил кружку. – Уай? Почему рашен званый обед? – По кочану, – угрюмо сказал Ломаев. – Выпьем. Забыв, что нельзя, чокнулись. Выпили. – Ты что, не слышал, что за столом Жбаночкин сказал? – с усилием ворочая непослушным языком, спросил Непрухин. – Э! Андрюха, ты куда? Опираясь на стол, Эндрю Макинтош мучительно тщился подняться с табурета, имея сильный крен на правый борт. («Щас улетит», – определил Непрухин.) Через секунду бортовой крен австралийского магнитолога сменился глубоким дифферентом на корму, и жертва русского гостеприимства, попятившись, наткнулась на дощатую стену, по коей и сползла на пол, задрав тощие колени выше головы на манер паука-сенокосца. Немедленно вслед за тем австралиец уронил голову на грудь и продолжил мирный сон. – Готов, – с пьяной улыбкой констатировал Непрухин. – Ну, хоть не под стол нырнул, – рассудительно заметил Ломаев. – Не трогай его, пусть отдыхает. – Почему поминки? – повторил вопрос настырный Шеклтон. Непрухин сражался с непослушным лицом, пытаясь состроить кривую ухмылку. – Ты хочешь сказать, что наша работа будет продолжена, так? Ты, наверное, хочешь еще сказать, что работы в связи с переездом континента на новое место у нас э… о чем это я? Да! Работы у нас будет даже больше, чем раньше, и… это… она станет еще интереснее? Так? А вот хрен нам всем! Одно дело околополюсный район, на фиг никому, кроме нас, не нужный, и совсем другое э-э… Тихий океан. |
