Перейдя на шаг и успокаивая дыхание, Валера приблизился почти вплотную. Перед ним стоял парень лет двадцати трех, с круглой крестьянской физиономией, растрепанными светлыми волосами и маленькими беспокойными глазками. Он тяжело дышал, по бурачного цвета лицу стекали крупные капли, мощная грудь раздувалась, как кузнечные мехи. Кроме майки, на нем были тренировочные штаны, будто подобранные на свалке. Остро пахло землей, потом и страхом.

– Кто такой? Почему бежал? – Попов предусмотрительно остановился в двух метрах, направив «стечкин» в живот задержанному.

– А ты кто такой? Чуть не застрелил! Я у тебя-то денег не брал!

– Каких денег? – недоуменно переспросил опер. У него появилось неприятное ощущение, что произошла ошибка.

– Никаких не брал! Это наши с Мишкой дела! Он и так мне рубаху порвал да по шее настукал... Я ж ему сказал: завтра отдам! А он тебя подослал...

Парень был как парень, с налетом наглецы и приблатненности, но таких сейчас – каждый пятый. И все же Попову что-то в нем не нравилось.

– Откуда идешь?

Тот ткнул большим пальцем за спину.

– Из Яблоневки. Хотел в автобус сесть – и в город.

– Документы есть?

Парень усмехнулся.

– Какие документы? Я к брату зашел по-домашнему. А обратно вообще голым иду. Да меня тут и без документов все знают. Кузины мы. Я младший – Борис, а Мишка на три года старше...

На другом конце поля появился Гусар. Выйдя из машины, он делал какие-то знаки.

Попов шевельнул пистолетом.

– Вперед! Руки не опускать!

И сам двинулся за прихрамывающим «Борисом Кузиным», сохраняя двухметровую дистанцию и держа оружие наготове.

Парень ему определенно не нравился, хотя рассказанная история была довольно правдоподобной, к тому же легко проверялась.

Гусар широко улыбался.

– Попался, дружок? Что ж ты мундирчик сбросил и автомат обронил?

– Ты чо туфту гонишь! – агрессивно окрысился задержанный. – Какой автомат?

И тут Попов понял, что ему не понравилось. Голос. Именно эти гугнивые нотки он слышал из рации.

– Ах ты, сука! – правая рука была занята пистолетом, и он ударил левой. «Кузин» опрокинулся на землю.

– Ты кому отсосать предлагал?

Удар ногой пришелся в бок.

– Колись, падла, а то прямо здесь шлепну, как тебе и обещали!

Попов прицелился в наглую харю, прямо между мутноватыми от бессильной злобы глазами. «Кузин» испуганно закрылся ладонью.

– Стой, кончай... Хер с вами, поколюсь! – выдавил он из себя. – Только в машину сажайте, идти не могу, нога болит...

– Проверь его, – сказал Попов.

Хотя под легкой одеждой оружия не скроешь, срабатывал основной ментовской инстинкт: убедиться, что задержанный не представляет опасности. Те, кто забывал об этом важном правиле, расширяли кругозор оставшихся в живых: оказывается, второй нож может быть спрятан в носке, или заточенный электрод вшит в нарукавный шов, или пластит закатан в нижнюю часть майки... Вид зарезанного, заколотого или взорванного милиционера повышает бдительность его коллег в сто раз эффективней, чем регулярные занятия по служебной подготовке. А у Попова за спиной была особая практика: приговоренные к смертной казни прибегают к таким ухищрениям, которые не придут в голову самого опасного преступника. И специальные информационные обзоры практики работы «Финалов» по всей стране подняли его бдительность на недосягаемую высоту.

– Руки, ноги в стороны! – «стечкин» больно клюнул «Кузина» в затылок.