"Неужели они пожертвуют такой дорогой машиной? - лихорадочно соображал Леонов. - Так вот зачем они приковали его к автомобилю. Сейчас машина взорвется вместе с ним. Как он раньше не мог додуматься до этого?! Зачем им лишний свидетель? Зачем возиться с его женой и детьми? Они устроили спектакль с похищением, обвели его вокруг пальца и сейчас уберут, как ненужный хлам!"

  Щелчок ключа, входящего в замочную скважину браслета наручников, прозвучал для Леонова лучшей музыкой в жизни. Сорвав проклятые железки, майор тихо опустился под сиденья, надеясь, что его движения не заметят бандиты, открыл дверцу, медленно сполз на асфальт и, сложившись в три погибели, выглянул из-за колеса "Лексуса". Возле дома Хининов оживленно спорил с кем-то похожим на раздобревшего цыганского барона.

  Барон горячился и тыкал пальцем в направлении машины. Леонов сообразил, что надо бежать, пока не стало слишком поздно. Местность здесь глухая, и взрыв разве что окрестных пичуг напугает. А кто и заметит, так смолчит - жизнь каждому дорога. А ошметки, бывшие когда-то "Лексусом", нетрудно закопать в близлежащей канаве.

  Стараясь не привлекать внимания, Леонов отполз на несколько шагов от машины и потихоньку скатился с поросшего ромашками склона прямо в осинник. И побежал, пригнувшись, иногда падая на четвереньки, от гиблого места. Через пять минут он радовался своей удаче: в спину ему громыхнуло, он даже почувствовал нечто наподобие ударной волны и, обернувшись, увидел автомобиль, объятый пламенем.

  Леонов вскочил и, делая огромные прыжки, помчался в глубь леса.

***

  К собственному дому Сергей Леонов подходил с замиранием сердца. Когда он увидел возле Подъезда машину скорой помощи и два "УАЗа" оперативников, сердце его екнуло, и он почувствовал, как ноги становятся ватными. Он медленно приближался к машинам, понимая, что Асламбеков не сдержал свое слово. Но все еще теплилась крохотная надежда. Когда же майор увидел два маленьких холмика на одних носилках, покрытых простынями, он понял, что это были дети - Дашка и Алешка. Сердце у него оборвалось. Надежда исчезла. Этот проклятый мир снова отомстил ему. Только за что?

  Расталкивая журналистов, знакомых и незнакомых милиционеров, Леонов поднялся по лестнице в свою квартиру. Дверь была распахнута.

  В квартире толпились сотрудники его отделения.

  Стоял угрюмый полковник Уточкин. Увидев Леонова, он покраснел, лицо его сделалось еще более угрюмым.

  - Что здесь творится? - майора трясло.

  Уточкин беспомощно развел руками. На полу, на окровавленном ковре, накрытая простыней, лежала Марина. Майор упал на колени и сжал себе голову руками.

  Из состояния оцепенения его вывел знакомый голос:

  - Что за цирк? Почему здесь снимают? Немедленно прекратите!

  Леонов медленно поднял глаза и увидел, что Светлана Орлович выталкивает оператора с камерой, а тележурналистка Оксана, с которой Леонов старался больше не встречаться, направляется к нему.

  - Нет, нет, - вмешался полковник Уточкин, - пожалуйста, выйдите. Черт! Кто пустил?

  Уберите камеру! Труп еще не вынесен! Уйдете вы отсюда, наконец, или нет?

  Леонов нисколько не стеснялся плакать перед этой женщиной. Его плечи сотрясали рыдания, он дал волю своим чувствам. Сотрудники милиции покинули квартиру, оставив лишь полковника Уточкина и сержанта Светлану Орлович. В промежутках между приступами рыданий Леонов слышал, как Светлана говорила полковнику:

  - Пусть поплачет, ему легче станет...

  - На, Серый, выпей, полегчает, - сказал Уточкин, протягивая стакан воды.

  Леонов отвел руку Уточкина, поднялся с пола и взмахнул рукой. Двое санитаров, топтавшихся у дверей, взяли носилки и стали спускаться по лестнице.