|
– Однако, Меценат, я жду тебя обратно из Агригента как можно быстрее. – Ветер неблагоприятный, – уныло ответил Меценат. Кому хочется проводить часть лета в такой помойной яме, как сицилийский Агригент Секста Помпея? – Тем лучше, скорее вернешься домой. А что касается дороги туда – гребите! Возьми шлюпку до Путеол и найми самый быстрый корабль и самых сильных гребцов, каких сможешь найти. Заплати им двойную цену. Давай, Меценат, давай! Итак, группа распалась. Остался только Агриппа. – Каковы последние сведения о количестве легионов, которые мы должны противопоста-вить Антонию? – Десять, Цезарь. Но это не имеет значения, если бы даже у нас было три или четыре. Ни одна сторона не будет сражаться. Я все время повторяю это, но все глухи, кроме тебя и Сальви-диена. – Я слышал тебя, потому что в этом наше спасение. Я отказываюсь верить, что меня побь-ют, – сказал Октавиан. Он вздохнул, улыбнулся печально. – Ох, Агриппа, я надеюсь, что эту женщину Либона можно будет выносить! С женами мне не везет. – Их выбирали для тебя другие люди, и это было не более чем политической целесообраз-ностью. Придет день, Цезарь, и ты сам выберешь себе женщину, и она не будет ни Сервилией Ватией, ни Клодией. И я думаю, ни Скрибонией Либоной, если сделка с Секстом состоится. – Агриппа кашлянул с нерешительным видом. – Меценат знал, но предоставил мне сообщить тебе новость из Афин. – Новость? Какую? – Фульвия вскрыла себе вены. Октавиан долго молчал, только пристально смотрел на Большой цирк, и Агриппа подумал, что он пребывает где-то в другом мире. Цезарь был само противоречие. Даже мысленно Агриппа никогда не называл его Октавианом. Он был первым, кто стал называть Октавиана его принятым именем, хотя сейчас это делали уже все его сторонники. Октавиан отличался от всех своей холодностью, жесткостью, даже жестокостью. Но сейчас, глядя на него, было понятно, что он горюет о Фульвии, женщине, которую презирал. – Она была частью истории Рима, – наконец проговорил Октавиан, – и заслуживала луч-шего конца. Ее прах доставили домой? У нее есть гробница? – Насколько мне известно, ни то ни другое. Октавиан встал. – Я поговорю с Аттиком. Мы с ним устроим достойные похороны, подобающие ее поло-жению. Ее дети от Антония совсем маленькие? – Антиллу пять лет, а Иуллу два года. – Тогда я попрошу мою сестру присмотреть за ними. Троих собственных для Октавии не-достаточно, она всегда присматривает еще за чьими-то детьми. «Включая твою сводную сестру Марцию, – мрачно подумал Агриппа. – Я никогда не за-буду тот день на вершине Петры, когда мы шли на встречу с Брутом и Кассием, не забуду, как Гай заливался слезами, скорбя об умершей матери. Но она жива! Она – жена его сводного брата, Луция Марция Филиппа. Еще одно его противоречие: он может горевать о Фульвии и в то же время делает вид, что его матери не существует. О, я знаю почему. Она лишь месяц проносила траур по отцу и завела роман с пасынком. Это можно было бы замять, если бы она не забереме-нела. В тот день в Петре он получил от своей сестры письмо, в котором она умоляла его понять трудное положение их матери. Но он не хочет понимать. Для него Атия – проститутка, амораль-ная женщина, недостойная быть матерью сына бога. Поэтому он принудил Атию и Филиппа уехать на виллу Филиппа в Мизене и запретил им появляться в Риме. Приказ он так и не отме-нил, хотя Атия больна и ее грудная девочка постоянно находится в детской Октавии. Однажды все это вернется, чтобы преследовать его, но он не понимает этого. Ведь и сам он однажды увлекся своей сводной сестрой. Красивая девочка, светлая, как все в роду Юлиев, хотя ее отец такой смуглый». Затем из Дальней Галлии пришло письмо, которое выбросило из головы Октавиана все мысли об Антонии и его мертвой жене и отложило дату свадьбы, организуемой для него Меце-натом в Агригенте. |
