|
.. Она сделала паузу, как бы размышляя. - ..А он! Я была уверена, что отбила его однажды у вас... Я не желала знать, что происходит между вами... До Абигель - это было очень тяжело!.. Теперь она говорила сквозь сжатые зубы, напористо и убежденно, расширившиеся глаза ее сверкали. - ..Я возненавидела море, потому что вы любите его, и перелетных птиц - тоже потому, что вы любуетесь их красотой.., восхищаетесь, как они тысячами собираются в стаи, застилая все небо... Когда я видела, с какой нежностью вы смотрите на стаи птиц, я буквально сгорала от желания любой ценой отвлечь вас от этого занятия... Она чуть подалась вперед. - ..И вот теперь вы больше не замечаете их, - торжествующе воскликнула герцогиня. - Вы даже не знаете, что именно сейчас, в этот момент, над нами пролетают дикие гуси в осеннем небе... Это мне все же удалось. Вы больше не видите птиц. Обессилев, она снова откинулась назад. - Так почему вы любите столько разных вещей, столько людей, а не меня?.. Только не меня? Последние слова она буквально выпалила в приступе ярости, дав выход всему своему гипертрофированному нарциссизму. - И я поклялась уничтожить вас, его, вас обоих, пойти на любую хитрость, лишь бы унизить и извести вас, да падет проклятие на души ваши!.. Неистовство, с каким были произнесены эти слова, настолько потрясло Анжелику, что в ней пробудился отвратительный всепоглощающий страх, вытеснивший все другие чувства. "Если она так разговаривает, - говорила она себе, как насмерть перепуганный ребенок, - то, значит, верит в свое торжество. Где же пределы и каков источник ее власти?" Когда-то в голосе одной женщины - мадам де Монтеспан - уже прозвучала такая же бездна ненависти... Но сейчас было страшнее - души людей мог проклясть только тот, для кого ненависть стала второй натурой. К чему же бороться? Разве можно устоять перед силой, движимой одним единственным стремлением - уничтожить тебя? Анжелика боялась, что станет заметна усиливающаяся дрожь ее рук, держащих щетку для волос и гребешок. Но больше всего она боялась, что, поддавшись рефлексу панической самозащиты, она бросится на преступницу и обезвредит ее, лишив жизни. Разве не так она поступила бы с агрессивным диким зверем? “Но будь осторожна, - умолял внутренний голос, - такой выход, даже если он справедлив, обойдется слишком дорого для тебя, твоего мужа, твоих детей. Что можно противопоставить дикому зверю, не имея оружия? Только одно - сохранять выдержку. Помни об этом! Это твой единственный шанс, если таковой еще имеется!" Она стала снова медленно расчесывать волосы, то собирая, то распуская их. Амбруазина молчала, наблюдая за ней. Наступала ночь. Анжелика встала взять с камина подсвечник, поставила его рядом с зеркалом и зажгла свечу. В зеркале она увидела свое бледное лицо в синем отблеске сумерек. Лицо ее выглядело уставшим, но неожиданно помолодевшим. Так бывало уже не раз: потенциал молодости восставал против грусти и обреченности. Амбруазина заговорила вновь: - Абигель и ее дети; ваши любимчики, эти вонючие индейцы, которых вы старались развеселить; раненые, которые ждали вас как мать; и ваш кот, и этот медведь... Я ревновала к медведю, ревновала даже к старой мисс Пиджон, когда вы отправились утешать ее после смерти этого толстого болвана Пэтриджа. - Не вы ли его убили? Герцогиня сделала большие невинные глаза: - Причем здесь я? Разве вы не помните, - он дрался на дуэли с Луи-Полем де Верноном. |
