|
На нем по-прежнему был белый шерстяной марокканский бурнус, а в руках он держал мушкет с прикладом, отделанным чеканным серебром - точно такие же она видела у личной охраны Мулея Исмаила<Мулей Исмаил (ок. 1646–1727) - султан Марокко с 1672 г. Объединил страну, жестоко подавляя волнения. “Мулей” означает “мой господин”, этот титул носили все султаны Марокко.>. - Где разместили моих спутников? - спросила она. - Идем, - ответил мавр, - господин велел мне проводить тебя к ним, когда ты проснешься. Как и на всех кораблях, предназначенных для морского разбоя или перевозки грузов, на “Голдсборо” не было помещений для пассажиров. Кубрик под баком<Бак или полубак - надстройка в носовой части верхней палубы.> был достаточно просторен для размещения команды, но не более того. Поэтому эмигрантов поместили в той части нижней палубы, где стояли замаскированные пушки пиратского судна. Спустившись по короткому трапу, Анжелика вновь оказалась в кругу своих друзей, которые уже начинали с грехом пополам располагаться среди тяжелых бронзовых орудий. В конце концов, на их покрытых парусиной лафетах вполне можно было разложить прихваченный впопыхах скудный скарб. На палубе ночная темнота еще не вступила в свои права, но здесь, внизу, уже царил сумрак, и только через один открытый порт<Порт - отверстие в борту судна для пушечного ствола (у старинных военных судов).> едва просачивался слабый розоватый свет. Стоило Анжелике спуститься на орудийную палубу, как ее тут же радостно обступили дети и друзья. - Госпожа Анжелика! А мы уже думали, что вы погибли.., что вы утонули... И почти сразу же наперебой посыпались жалобы: - Тут совсем ничего не видно... Нас держат под замком, словно пленников... Дети хотят пить... В полумраке Анжелика узнавала их только по голосам. Громче всех слышался голос Абигель. - Надо позаботиться о мэтре Берне. Он тяжело ранен. - Где он? - спросила Анжелика, мысленно упрекая себя за то, что совсем о нем забыла. Ее провели к тому месту, где под открытым портом лежал раненый торговец. - Мы думали, от свежего воздуха ему станет лучше, но воздух из порта до него не доходит. Анжелика опустилась на колени рядом с раненым. При розовом свете заката, еще проникавшем в темный трюм, она смогла рассмотреть лицо Берна, и ужаснулась, увидев покрывающую его бледность и застывшее на нем выражение муки, которое не стерло даже беспамятство. Дыхание раненого было медленным и тяжелым. "Он был ранен, когда защищал меня”, - подумала она. Сейчас Габриэль Берн утратил и силу, и всю свою респектабельность богатого ларошельского торговца и лежал перед Анжеликой с обнаженными широкими плечами и голым массивным торсом, таким же волосатым, как у простого грузчика. В этой его беспомощности было что-то трогательное: лежащий без чувств, ослабевший от боли мужчина, такой же, как и все остальные. Его спутники, не зная, как ему помочь, разрезали его пропитавшийся кровью черный камзол, а из рубашки наделали тампонов на рану. В таком непривычном виде Анжелика, пожалуй, могла бы его и не узнать. Какая глубокая пропасть пролегла между мирным торговцем-гугенотом, сидящим с пером и чернильницей над бухгалтерскими книгами, и этим мужчиной, полуголым и беззащитным. У ошеломленной Анжелики вдруг мелькнула нелепая, неподобающая мысль: “А ведь он мог бы быть моим любовником..." Внезапно мэтр Габриэль показался ей очень близким, будто он в какой-то мере принадлежал ей, и она с возросшим беспокойством ласково коснулась его рукой. |
