|
.." Внезапно мэтр Габриэль показался ей очень близким, будто он в какой-то мере принадлежал ей, и она с возросшим беспокойством ласково коснулась его рукой. - С тех пор, как его сюда принесли, он хоть раз шевельнулся, заговорил? - Нет. Это странно - ведь его раны на вид не тяжелые. Удар саблей рассек ему плечо и левую сторону груди, но кость не задета. Раны почти не кровоточат. - Надо что-то делать. - А что? - снова послышался все тот же раздраженный голос лекаря Альбера Парри. - У меня нет ни слабительного, ни клистира, и поблизости нет аптекаря, к которому можно было бы послать за травами. - Но вы могли бы по крайней мере взять в дорогу свою врачебную сумку с инструментами, мэтр Парри, - воскликнула Абигель с не водившейся раннее за ней горячностью. - Она бы заняла не так много места! - Как.., как вы можете, - вознегодовал ученый лекарь, - как вы можете упрекать меня в том, что я забыл свои инструменты, когда меня без объяснений вытащили из постели и чуть ли не в ночной рубашке и колпаке поволокли на это судно, так что я и глаз не успел протереть? И потом, для такого пациента как Берн я мало что мог бы сделать. Я ведь не хирург. Лорье, цепляясь за Анжелику, умоляюще спрашивал: - Мой отец не умрет? Со всех сторон ее хватали чьи-то руки. Чьи: Северины, Онорины, Мартиала или матерей, растерявшихся перед непривычными для них лишениями? - Дети хотят пить, - как затверженный урок повторяла госпожа Каррер. К счастью, их хотя бы не мучил голод, поскольку булочник щедро раздал пассажирам свои хлебцы и бриоши. В отличие от доктора он не потерял головы и захватил их с собой, и даже гонка через ланды не заставила его бросить выпеченный им хлеб. - Если эти разбойники не принесут нам фонарей, я вышибу дверь! - завопил из темноты судовладелец мэтр Маниго. И будто они только и ждали этого громогласного зова, на пороге показались матросы с тремя большими, ярко горящими фонарями. Повесив их по краям и в середине батареи, они возвратились к двери и втащили на нижнюю палубу деревянную лохань, из которой исходил аппетитный запах, и ведро с молоком. Это были те самые двое мальтийцев, которых Рескатор прошлой ночью послал с Анжеликой в Ла-Рошель, чтобы они ее охраняли. Несмотря на диковатый вид, который им придавали оливковая кожа и горящие, как уголья, глаза, она уже тогда поняла, что они славные малые - в той мере, в какой это определение применимо к членам экипажа пиратского корабля. Матросы поощряющими жестами указали пассажирам на лохань с супом. - И как, по-вашему, мы должны это есть?.. - визгливым голосом вскричала госпожа Маниго. - Вы принимаете нас за свиней, которые жрут корм из одного корыта?.. У нас нет ни единой тарелки!.. И, вспомнив о своем прекрасном фаянсовом сервизе, разбившемся в дюнах на песчаном берегу под Ла-Рошелью, она истерически зарыдала. - А, пустое! - сказала госпожа Каррер. - Не портите себе кровь, дорогая, как-нибудь управимся. Но и сама она была не в лучшем положении, чем прочие, и могла предложить только одну-единственную чашку, каким-то чудом засунутую в последний момент в ее тощий узелок. Анжелика, перейдя на средиземноморский жаргон, который она еще смутно помнила, постаралась по мере сил объяснить матросам суть дела. Те в замешательстве поскребли в затылках. Вопрос о вилках и ложках, пожалуй, нелегко будет разрешить. Однако уходя, матросы пообещали как-нибудь все уладить. Сгрудившись вокруг лохани, пассажиры принялись обсуждать ее содержимое. |
