|
Она сунула им несколько монет, и они от изумления вытаращили глаза. - О маркиза, - воскликнула та, что помоложе, - неужели твой судейский принц в поношенном плаще так щедро одаривает тебя? Старуха, взглянув на Анжелику, у которой подкашивались ноги, когда она спускалась по деревянной Лестнице, ткнула свою напарницу в бок: - Разве ты не видишь, что это знатная дама, которая решила немного отдохнуть от своих нудных сеньоров? - Но те обычно не переодеваются, - возразила напарница. - Они надевают маску, и мэтр Жорж проводит их через заднюю дверь. Внизу Анжелику ждал выбритый и раскрасневшийся Дегре. - Она опять, как ягодка, - сказал цирюльник, заговорщицки подмигнув адвокату. - Только не будьте с нею грубы по своему обыкновению, пока у нее не затянется рана на плече. На этот раз Анжелика только рассмеялась. Она больше не способна была возмущаться. - Как вы себя чувствуете? - спросил Дегре, когда они вышли на улицу. - Как слепой котенок, - ответила Анжелика. - Но это не так уж неприятно. Кажется, я начинаю относиться к жизни философски. Не знаю, так ли уж полезны эти сильнодействующие процедуры, которым меня подвергли, но они, бесспорно, успокаивают нервы. Теперь вы можете не тревожиться - как бы ни встретил меня мой брат Раймон, я буду покорной и смиренной сестрой. - Великолепно. У вас бунтарская натура, и я всегда опасаюсь взрывов. В следующий раз, когда вы предстанете перед королем, вы тоже предварительно попаритесь в бане? - Ах, как жаль, что я этого не сделала вчера! - кротко вздохнула Анжелика. - Ведь следующего раза не будет. Никогда уже больше я не предстану перед королем. - Не надо говорить "никогда больше". Жизнь так переменчива, колесе все время вертится. Порыв ветра развевал на голове Анжелики платок, которым она прикрыла волосы. Дегре остановился и осторожно завязал его. Анжелика взяла его теплые загорелые руки с длинными, тонкими пальцами в свои. - Вы очень милый человек, Дегре, - прошептала она, подняв на него ласковый взгляд. - Вы ошибаетесь, сударыня. Взгляните-ка на эту собаку. Он указал на Сорбонну, которая резвилась около них, остановил ее и, взяв за голову, раскрыл мощные челюсти датского дога. - Как вам нравятся эти клыки? - Ужасные клыки! - А знаете, на что я надрессировал Сорбонну? Послушайте-ка: едва в Париже наступает вечер, мы с ней отправляемся на охоту, я даю ей понюхать клок от старого плаща или какую-нибудь другую вещь, принадлежавшую вору, которого я разыскиваю. И мы пускаемся в путь, доходим до берега Сены, шарим под мостами между сваями, бродим по предместьям, по старому валу, заглядываем во все дворы, во все дыры, которые кишат этим сбродом - оборванцами и ворами. И вдруг Сорбонна куда-то бросается. Когда я настигаю ее, она уже - о, очень деликатно, только чтобы не убежал! - держит зубами за горло того, кого я искал. Я говорю своей собаке: "Warte!": что по-немецки - ведь собаку мне продал немецкий наемник - означает: "Жди!" Потом я склоняюсь к пленнику, допрашиваю его и выношу ему приговор. Иногда я прощаю его, иногда зову ночную стражу, чтобы они отправили его в Шатле, а иногда говорю себе: "Зачем переполнять тюрьмы и утруждать господ судейских?" И тогда отдаю приказ Сорбонне: "Zang!" - иными словами: "Сожми-ка пасть посильнее!" И в Париже становится одним грабителем меньше. - И. |
