– Я налила чай и тебе, Одди, – как будто точно знала, когда я приду, хотя я в самый последний момент решил, что поднимусь к ней.

Ной Волфлоу утверждал, что не спит девять лет, но, скорее всего, лгал. За четыре дня моего знакомства с Аннамарией она всегда бодрствовала. Когда мне требовалось поговорить с ней.

На диване сидели две собаки, в том числе и золотистый ретривер, которого я назвал Рафаэлем. Этот отличный пес прибился ко мне в Магик‑Бич.

Бу, помесь немецкой овчарки с белоснежной шерстью, пес‑призрак, единственная собачья душа, задержавшаяся в этом мире, которую я когда‑либо видел. Он прибился ко мне еще в аббатстве Святого Варфоломея, где я провел некоторое время, прежде чем направиться в Магик‑Бич.

Для молодого парня, который любил родной город так, как я любил Пико Мундо, который ценил простоту и неизменность во всем, который дорожил друзьями, с которыми вырос, я бродяжничаю слишком уж много.

Выбор не мой. События сделали его за меня.

Я на ощупь прокладываю путь к тому, что может оказаться смыслом жизни, учусь, направляясь, куда должен, с теми спутниками, которых мне дарит судьба.

Во всяком случае, так я сам себе говорю. И в достаточной степени уверен, что не пытаюсь оправдать этим свое нежелание учиться в колледже.

В этом неопределенном мире с уверенностью у меня не очень, но я знаю, что Бу остается со мной не из боязни того, что следует за этой жизнью (как некоторые человеческие души), а совсем по другой причине: он понадобится мне в какой‑то критический момент моей жизни. Я не зайду так далеко, чтобы сказать, что он мой ангел‑хранитель или что‑то в этом роде, но его присутствие подбадривает меня.

Собаки завиляли хвостами, увидев меня, но по дивану застучал только хвост Рафаэля.

В прошлом Бу обычно сопровождал меня, но в Роузленде оба пса держались рядом с этой женщиной, словно тревожились о ее безопасности.

Рафаэль знает о присутствии Бу, а Бу иной раз видит недоступное мне. Это указывает, что собакам, в их невинности, открыто то, чего нам лицезреть не дано.

Я сидел напротив Аннамарии и пил чай, подслащенный персиковым сиропом.

– Шеф Шилшом – темная лошадка, – поделился я своими наблюдениями.

– Он хороший шеф, – ответила она.

– Он прекрасный шеф, но далеко не такой белый и пушистый, каким прикидывается.

– Белых и пушистых нет, – она так тонко и значимо улыбнулась, что улыбка Моны Лизы в сравнении выглядела бы ухмылкой.

С того самого момента, как я встретился с Аннамарией на пирсе в Магик‑Бич, я знал, что ей нужен друг, а она чем‑то отличается от других людей, не пророческими снами и способностью видеть призраков, как я, но по‑своему.

Я практически ничего не узнал об этой женщине. Когда спросил, откуда она, получил ответ, что «издалека». Ее тон и нежно‑веселое выражение лица указывали, что слово это все объясняет.

При этом она многое знала обо мне. Знала, что я вижу души, которые не пожелали покинуть этот мир, хотя об этом моем таланте я рассказывал только своим самым близким друзьям.

Но теперь я понимал, что она не просто отличалась от других людей. Она являла собой такую трудную загадку, что мне никогда бы не удалось разгадать ее секреты, если бы она сама не решила дать мне ключ от ларца, в котором они хранились.

Ей восемнадцать, и она, похоже, на седьмом месяце беременности. Пока мы не объединили силы, она какое‑то время оставалась одна в этом мире, но волнения и заботы, свойственные женщинам в аналогичном положении, обходили ее стороной.

Хотя вещей у нее нет, она в них и не нуждается. По ее словам, люди дают ей все, в чем у нее возникает потребность, – деньги, крышу над головой, хотя она ни о чем не просит. И Аннамария говорит правду, я могу это подтвердить.

Мы приехали из Магик‑Бич на «Мерседесе», который одолжил нам Лоренс Хатчинсон, знаменитый киноактер сорока годами раньше, а теперь, в восемьдесят восемь, детский писатель.