Он поднял глаза на Рафа.

– Ты же сказал, что она выпила слишком мало, чтобы умереть! Что она...

Глядя на Билла сверху вниз, Раф покачал головой и улыбнулся – доводящей до исступления улыбкой, в которой смешивались жалость и омерзение.

– Ты в самом деле ждешь от меня правды, отец Райан? Неужели еще не научился?

Билл вскочил, бросился к Рафу, готовый на убийство. Раф отшвырнул его. Кажется, только легонько коснулся груди, но Билл опять ударился об пол.

– Джимми! – вскрикнула Кэрол.

– Вот именно, Джимми, – вступил Ренни, шагая вперед и становясь нос к носу с Рафом, – или Сара, или Раф, или Расалом, или каким еще чертом ты себя называешь, ты арестован...

Рука Рафа взлетела в воздухе и вцепилась Ренни в горло, отрывая его от пола.

– Как ты меня назвал?

Билл видел ошеломление и страх на покрывшемся пятнами лице Ренни. Но ему удалось отрицательно помотать головой.

– Только одному существу на всем свете известно это имя, – прогремел Раф. – Где он? Здесь, да? Скажите мне, где он!

Ренни опять покачал головой.

Билл слышал, как Расалом – отныне он начинал называть Рафа Расаломом – издал нечто вроде рычания, рев, прокатившийся эхом по коридору, вопль, в котором звучали поровну злоба и панический страх. Он, казалось, раздался, становился крупнее, выше.

– Говори! – Он взмахнул свободной рукой и ударил Ренни по ребрам, целясь в середину грудной клетки. – Скажи мне, где он, или я вырву твое сердце и вколочу его тебе в глотку!

Билл видел признаки агонии на лице Ренни, видел, как жизнь уходит из его полных ужаса глаз. Ренни знал, что он уже мертвец, но ничего не сказал и не стал умолять о пощаде.

Вместо этого он плюнул Расалому в лицо.

Расалом отшатнулся, словно в него брызнули кислотой, а не слюной, но через секунду оправился. В припадке невообразимой ярости он оторвал от себя Ренни, скрутил, сломал его тело, и оно, заливая стены и потолок брызгами алой крови, пролетело над смертным ложем Лизл и рухнуло на пол в дальний угол.

Кэрол завизжала, Билл вскочил на ноги и побежал к детективу. В пробитой в груди дыре пузырилась кровь, глаза гасли. Билл зажал рану рукой, пытаясь остановить поток крови, зная, что это бесполезно, но все равно стремясь как‑то помочь.

Детектив умирал на глазах. Билл хотел сказать что‑то, что Ренни мог бы унести с собой.

– Ренни! – шепнул он. – Это самый храбрый поступок, который я видел в своей жизни. Ты побил его. Его можно побить, и ты побил его!

Белеющие губы Ренни тронула улыбка.

– Ну его в задницу, – произнес он и умер.

Еще один – еще один хороший парень умер.

Билл выпрямился и оглянулся. Теперь Расалом казался огромным, но Билл был слишком зол, чтоб пугаться.

– Ты, ублюдок!

Он двинулся на Расалома, а тот схватил за горло Кэрол и держал ее той же смертной хваткой.

– Где он?

Кэрол! Неужто он убьет Кэрол?

– Она твоя мать!

– Моя мать умерла тысячу лет назад. А это... – он легко оторвал пытающуюся вырваться, бьющуюся у него в руке Кэрол от пола, – всего‑навсего инкубатор.

– Кто ты такой? – закричал Билл.

Раф повернулся к нему, повышая голос и вновь изменяя личину. А глаза – зрачки их расширились, обрели немыслимую черноту, словно окна в ад.

– Кто я такой! Что ж, я – это ты. Частичка тебя. Самая лучшая. Я – крошечка Ричарда Спека, Эда Гейна, Джона Уэйна Гейси и Теда Банди в тебе. Я – тысяча маленьких вспышек злобы и мимолетного раздражения, которые раздирают тебя каждый день, – на машину, которая выскочила перед тобой на дорогу, на мальчишку, который пролез впереди тебя в очереди в кино, на старого идиота с полной корзиной дешевых товаров, застрявшего перед тобой в турникете у кассы супермаркета.