|
Я – камера хранения, где откладываются имена всех плоскогрудых, тощих, широкозадых кретинов, и старых зануд, и дерьмовых подонков с плоскими, словно пицца, физиономиями, которые вечно выпендриваются перед такими же, как они, и над которыми ты посмеялся, и на которых накопил обиду. Я – грязное удовольствие от брани, застарелая боль, самобичевание, тлеющие обиды, подавленная злоба и безнадежные, неосуществимые никогда мечты о мести. Я – ежедневная ложь и предательство в деловых отношениях, неутолимое желание общественных деятелей погубить чью‑нибудь репутацию. Я – медленная кастрация и бесконечное унижение, связанное с институтом, именуемым семейной жизнью. Я – муж, что колотит жену, я – мать, что бросает ребенка в кипяток. Я – твои маленькие сыновья, что дерутся во время игр, твои дочери, трахнутые на заднем сиденье машины. Я – твоя ненависть к насильник) над детьми, и я – педераст, пристающий к твоему ребенку и к своему собственному ребенку. Я – презрение охранника к заключенным и отвращение заключенных охраннику, я – пинок каблуком, я – дубинка, я – нож. Я – кость в глотке политического диссидента, наживка из куска мяса, на которую он клюнул, скотские мыслишки, что щекочут ему гениталии. Ты поддерживаешь во мне жизнь, ты придаешь мне сил. Я – это ты.
– Ничуть не похоже, – возразил Билл, осторожненько подходя поближе и прикидывая, не удастся ли ему самому хоть чуть‑чуть припугнуть Расалома. – А тот, кого ты ищешь, – на севере и готовится раздавить тебя! Билл пригнулся, готовясь к прыжку, когда рука Расалома на груди Кэрол нерешительно дрогнула. Он вдруг насторожился. – Нет! Он здесь! Он... Он бросил Кэрол, вихрем промчался мимо Билла, держа путь в гостиную Лизл. Билл поспешил за ним, но споткнулся в дверях. И Расалом в нескольких шагах перед ним тоже замер, поджавшись, широко расставив ноги. Посреди гостиной стоял мистер Вейер, опираясь на палку. Глаза их встретились. – Неужели это ты? – хрипло произнес Расалом, а потом принялся кружить вокруг Вейера, как змеелов вокруг кобры. – Неужели это действительно ты, Глэкен? Вейер ничего не сказал. Пока Расалом описывал возле него круг, он глядел прямо перед собой. Наконец они снова оказались лицом к лицу. Улыбка Расалома стала еще отвратительней, когда он выпрямился, башней вздымаясь над согбенной и слабой фигурой Вейера. – Это все объясняет! – полушепотом вымолвил он. – С момента нового воплощения я предчувствовал, что этот мир мой. Мне нечего было тебя бояться. Но я не поверил своим предчувствиям. Ты обманом побил меня раньше, и я держался настороже. Оставался в тени, избегал всего, что привлекло бы ко мне внимание. – Улыбка его угасла. – И все зря! Десятки лет я копил силы для этой последней стычки – и все зря! Посмотри на себя! Ты стал стареть с тех самых пор, как вообразил, что убил меня в замке! Глэкен, великий воин, лучший представитель человечества, хранитель Света в борьбе с Тьмой, Разума в борьбе с Хаосом – теперь всего‑навсего жалкий старик! Это просто великолепно! Когда он вильнул, приближаясь к Вейеру, Билл ощутил прикосновение к своей руке. Рядом стояла Кэрол, в ужасе глядя на своего сына. Билл предчувствовал, что в соседней комнате вот‑вот произойдет что‑то ужасное, не желал видеть этого и не мог отвести взгляд. – Сила ушла от тебя, правда? – продолжал Расалом, почти вплотную придвинувшись лицом к Вейеру. – Она оставила сферу пустой. Это значит, что против меня здесь теперь никого нет. – Расалом расхохотался и отодвинулся, выбросил руки в стороны и закружился на месте. – Какой же тут Армагеддон! Тут только одна армия. Поле битвы за мной! Мгновение он постоял молча. Билл наблюдал, как он смотрит на Вейера – или Глэкена, если таким было подлинное имя старика. |
