Лилли вспомнила, что машина Кэролин Мэддокс с синей ленточкой на рулевом колесе была найдена на обочине дороги на полпути между мотелем и ее домом. Постояльца мотеля допросили, но все подозрения с него были сняты.

— А медсестра?

— Лорин. Совершенно другая история. Она была толстой. Она мне не нравилась, но я ее пожалел. Можете называть меня сентиментальным дураком. Я давал ей бесплатные пробники всех средств для похудания, какие мне присылали. Но она неправильно истолковала мою доброту и начала приставать. Раздавала откровенные авансы на грани вульгарности. Даже в самом страшном сне я не смог бы дотронуться до этих мерзких кусков сала, а она убедила себя, что я не откажусь, и эта ее уверенность казалась мне оскорбительной. Ну, остальное вы можете домыслить.

Не дожидаясь следующего вопроса, он рассказал ей о Бетси Кэлхаун. По его словам, она поглощала антидепрессанты в чудовищных количествах: по восемь-десять пилюль в день. Когда у нее кончилось лекарство, выписанное по рецепту, а ее доктор отказался выписать новый, она обратилась к Уильяму.

«Где же вертолет? Почему он не возвращается?» — Лили напрасно ловила ухом хоть какой-нибудь посторонний шум.

— Я согласился встретиться с миссис Кэлхаун на стоянке у банка. Честное слово, это была эвтаназия. Я просто прекратил ее мучения. В отличие от всех остальных, она не оказала сопротивления. Она была так накачана всякой дурью, что просто ничего не соображала. Это было легко. Но самое большое удовольствие мне доставила Миллисент. — Его тонкие губы изогнулись в жестокой змеиной улыбке.

— Почему именно она?

Может быть, вертолет транспортирует в город тело Тирни? Они решили, что взяли Синего. Ее спасение в этом случае могло подождать.

— Миллисент была тщеславной шлюшкой, — сказал Уильям. — Она брала у меня противозачаточные средства, чтобы сношаться, сколько душе угодно, но как-то раз, видимо, увлеклась и забыла. И к кому она прибежала, когда залетела? Ко мне. Годами я снабжал ее пилюлями для похудания и амфетаминами, чтобы она не толстела, а она принимала мою щедрость как нечто само собой разумеющееся. Она флиртовала и кокетничала. Однажды перед самым закрытием мы остались с ней в аптеке вдвоем. Она зашла за прилавок, подобралась ко мне бочком, потерлась об меня и спросила, нет ли у меня в продаже кондомов с фруктовым привкусом. Сказала, что ей надоел вкус резины. «Вы только представьте себе, Уильям», — пропищал он, подражая кокетливому девичьему голоску. — А потом она засмеялась и отскочила, убежала. Как будто она ужасно умная. Когда я видел ее в последний раз, она не смеялась.

На миг Уильям умолк, уставившись в пространство, погрузившись в свои воспоминания.

— До самого конца она думала только о себе. Плакала, твердила, не переставая: «Ну, зачем вы так со мной поступаете? Я думала, я вам нравлюсь». Пока я вез ее наверх в мой старый дом, я пытался ей втолковать, что она чудовище, что она использует людей, причиняет им боль без всякой причины, играет их чувствами. Я сказал ей, что она все уничтожает на своем пути и поэтому должна быть уничтожена. Но, — добавил Уильям со вздохом, — мне кажется, она так ничего и не поняла.

Он снова задумался и заговорил после небольшой паузы:

— Я уже собирался ее похоронить, когда мне позвонил электрик. Я много месяцев не мог его уговорить заняться проводкой, а тут вдруг он сам объявился. Он сказал мне, что едет. Надо было куда-то ее спрятать до его приезда. Я знал, что вы уже продали этот коттедж, слышал, как Датч говорил, что освободил сарай.