– Лео?

Через некоторое время ему ответил Лео через стену:

– Это я.

Моска вышел, и Лео открыл ему дверь. Когда он вошел, Лео уже спешил обратно в постель.

– Что же ты не зашел? – спросил Моска.

Лео сел на кровать и повернулся, чтобы лечь, и тут Моска увидел его лицо: под глазом красовался огромный синяк, на лбу была ссадина. Лицо раздулось и заплыло.

Моска молча подошел к столу, сел и закурил сигару. Ему наконец стало ясно, что произошло, ведь вчера он видел заголовки в «Старз энд страйпс». Только вчера из-за выпитого он не придал этому значения.

В газете опубликовали фотографии корабля, причалившего в Гамбурге. Корабль был переполнен людьми. Под фотографией была помещена статья о том, как на этом корабле бывшие узники концлагерей пытались отплыть в Палестину. Но британское командование перехватило корабль и заставило его пришвартоваться в Гамбурге. Однако пассажиры отказались высаживаться, и тогда их силой стали сгонять на берег солдаты.

Моска тихо спросил:

– Ты видел, что было в Гамбурге?

Лео кивнул. Моска, попыхивая сигарой, стал обдумывать события последних дней – теперь он понял, почему Лео не заглянул к ним и почему не ответил на их стук в дверь.

– Мне уйти? – спросил он у Лео.

– Нет, – ответил тот. – Посиди немного.

– Тебя избили английские моряки?

Лео кивнул.

– Я попытался вступиться за человека, которого они волокли с корабля. И получил вот это. – Он потрогал свое лицо.

Моска заметил, что заплывшая щека Лео неподвижна, словно лицевые мускулы были парализованы.

– Как это случилось?

Лео уклончиво ответил:

– Ты же читал в газете.

Моска нетерпеливо взмахнул рукой:

– Так как же все-таки?

Лео сел на кровати, не в силах вымолвить ни слова. Вдруг слезы брызнули у него из глаз. Щека сильно задергалась, и он схватился за нее, чтобы унять тик. Он выкрикнул:

– Мой отец был не прав! Он оказался не прав!

Моска молчал. Через некоторое время Лео отдернул руку от лица. Щека перестала дергаться.

Лео сказал:

– Они стали избивать при мне того человека и потащили его по палубе к трапу. Я хотел их остановить и просто оттолкнул одного. А другой мне сказал: «Ну ладно, жидовская морда, тогда получай ты!» – Лео мастерски изобразил простонародный английский выговор. – Я упал и увидел, что немцы-докеры хохочут надо мной, над нами. И тогда я подумал об отце. Я подумал, что бы он сказал, увидев своего сына в это мгновение. Что бы он сказал?

Моска медленно произнес:

– Я же говорил: тут тебе не место. Слушай, я уеду в Штаты, как только получу разрешение на женитьбу. Ходят слухи, что военно-воздушную базу прикроют, так что я в любом случае останусь без работы. Поехали с нами.

Лео обхватил голову руками. Это предложение не вызвало у него никаких эмоций – ни чувства благодарности, ни желания согласиться.

– А что, евреи могут себя чувствовать в Америке в полной безопасности? – спросил Лео с горечью.

– Думаю, да, – ответил Моска.

– Ты так только думаешь?

– Сейчас никто не может ничего гарантировать, – ответил Моска.

Лео ничего не сказал. Он думал об английских солдатах в шерстяных мундирах, о тех самых, кто плакал, освобождая его и его товарищей из лагеря, о тех, кто снимал с себя одежду, делился с ним едой. Он тогда уверился в правоте своего отца, который считал, что человек по природе добр, что человека легче подвигнуть к жалости и любви, нежели к ненависти.

– Нет, – сказал он Моске.