Он пытался сообразить, что делать, но пока он раздумывал, тень беззвучно исчезла в ночи. С пересохшим от волнения ртом и гулким биением крови в висках, Моргон настроился на изогнутый поток воздуха и полетел, бесшумно, словно сова, зоркий, как ночной хищник, меж деревьев к их лагерю.
Он напугал Рэдерле, преобразившись прямо перед ней. Она потянулась за мечом, но он успокоил девушку, быстро присев на корточки и взяв за руку.
— Рэдерле, — прошептал он.
— Ты испуган, — выдохнула девушка.
— Не знаю. Я все еще не знаю. Нам надо быть очень осторожными. — Он пристроился рядом с ней, сделал меч невидимым, небрежно взялся за рукоять и обнял Рэдерле свободной рукой.
— Поспи. Я буду караулить.
— От кого?
— Не знаю. Я разбужу тебя перед рассветом. Нам нужно быть очень осторожными.
— Но как? — сокрушенно спросила она. — Ведь они уже знают, где тебя искать, — где-то на Торговой дороге, верхом, на пути к Лунголду. Разве не так?
Он не ответил, крепче прижимая ее к себе, и решил через несколько минут, прислушиваясь к ее дыханию, что она уже уснула. Однако после долгого молчания она заговорила, и Моргон понял, что она все это время тоже всматривалась в ночь.
— Хорошо, — натянуто сказала она. — Научи меня оборачиваться.
На рассвете, лишь только Рэдерле проснулась, он начал обучать ее принимать чужой облик. Солнце еще не встало, лес стоял вокруг безмолвный и прохладный. Рэдерле прилежно слушала, пока он объяснял ей нехитрую суть перемены облика, наблюдала, как он разбудил дремавшего на вершине дерева сокола и приманил его. Сокол на что-то пронзительно жаловался, сидя у Моргона на запястье. Да, он был голоден и рвался на охоту. Моргон терпеливо успокоил его силой мысли и тут же, увидев, каким мрачным и затравленным стал взгляд Рэдерле, подбросил сокола высоко в воздух.
— Невозможно ни в кого превратиться, если ты не хочешь этого.
— А я хочу, — возразила она.
— Нет. Не хочешь.
— Моргон…
Он отвернулся, подобрал одеяло и бросил на спину лошади, сказав, затягивая подпругу:
— Все в порядке.
— Вовсе нет, — огрызнулась она. — Ты даже не попытался. Я попросила научить меня, и ты сказал, что согласен. Я хочу, чтобы мы были в безопасности.
Он молча взялся за второе седло, Рэдерле же подошла и встала рядом.
— Моргон…
— Все в порядке, — ласково сказал он, пытаясь уверить в этом и себя самого. — Я что-нибудь придумаю.
Они не разговаривали несколько часов, достаточно много проскакав с утра пораньше, пока более спокойный шаг других путников, следующих в одном с ними направлении, не заставил их сбавить скорость, дабы не вызывать подозрений. Дорога теперь буквально кишела скотиной: овцами, свиньями, молодыми белыми бычками, которых гнали в Кэйтнард уже из совсем отдаленных селений. Движение застопорилось, лошади начали взбрыкивать. Телеги торговцев тащились невыносимо медленно; возки земледельцев, полные репы и капусты, кренились впереди, замедляя ход в самые неподходящие моменты. Полуденная жара превратила поверхность дороги в сухую пыль, которую приходилось вдыхать и глотать. От рева и запахов животных не было спасения. Волосы Рэдерле, намокшие от пота и грязные от дорожной пыли, стали выбиваться из-под ее шляпы и прилипать к лицу, так что в какой-то момент она остановила лошадь, зажала шляпу в зубах, собрала волосы в тугой узел прямо на глазах у старухи, гнавшей на рынок свинью, и снова напялила шляпу на голову. Моргон, поглядывая на нее, воздерживался от замечаний. Молчание ее начинало его тяготить не меньше, чем жара и постоянные остановки. |