Ушли недалеко. При первых лучах солнца их встретил русский патруль.

* * *

– Солдаты Войска Польского! Для вас война окончена. РККА не сражается с рабочими и крестьянами Польши. Мы несем освобождение народам бывшей Речи Посполитой от власти панов и капиталистов!..

Русский командир (по шпале в петлицах) говорил негромко, зато переводчик в штатском с все той же повязкой «Гвардии людовой» вопил во всю глотку, рискуя сорвать голос.

– Весь рядовой состав будет отпущен по домам! Вы вернетесь к семьям и включитесь в строительство новой, Народной Польши. Три дня назад в городе Бресте объявлено о создании Польского комитета национального освобождения.

Пленные слушали молча. Доброволец Земоловский стоял ближе к левому флангу. Всего набралось не меньше роты – только рядовые и сержанты. Офицеров сразу отделили от остальных и увезли в крытом грузовике. С Анджеем Сверчевским даже не удалось попрощаться. Раненых отнесли в сторону, приставив к ним двух попавших в плен медиков, врача и фельдшера.

– А сейчас вы должны помочь своим же соотечественникам. Землетрясение разрушило многие города и деревни. Вы будете разбирать завалы и оказывать помощь людям. С этого начнется ваша служба Народной Польше, нашей общей родине!

Пленные негромко зашумели, но никто не стал протестовать. Не только из за конвойных с винтовками наизготовку. Все понимали, что уцелевшим нужна помощь. От русских узнали, что полоса разрушения тянется на много километров, в ближайшем городке рухнула половина домов, дороги повреждены, уже сейчас не хватает продуктов, а через несколько дней неизбежно начнутся эпидемии.

Командир со шпалами в петлицах достал из полевой сумки вчетверо сложенную бумагу, подал переводчику. Тот развернул документ, поднял над головой:

– Вот приказ командования 4 й армии! Всем пленным, задействованным на восстановительных работах, положен красноармейский паек. Отличившиеся будут всячески поощряться, в том числе наградами Польского комитета национального освобождения. Вы сможете вернуться домой героями!..

* * *

Контрразведчик, молодой парень с «кубарем» на малиновых петлицах, долго рассматривал гимназическое удостоверение, сверяя фотографию с оригиналом. Затем спрятал документ в командирскую сумку.

– Итак. Вы. Антон. Земоловский. Гимназист. Эвакуированный.

Слова звучали правильно, даже без акцента, а вот складывались с немалым трудом. Можно было подумать, что заговорил военный разговорник, лежавший рядом, на траве.

Кабинета не нашлось, допрашивали прямо в поле, где колючая проволока уже обозначила границы будущего лагеря военнопленных. Контрразведчик устроился на бревне, конвойный с винтовкой скучал неподалеку.

– Причина. Почему. Форма. Улана. Отвечать.

Слушать такое было истинным мучением, и бывшему гимназисту так и хотелось ответить на великом, могучем и свободном. Нельзя! «Малиновый» и так смотрит с немалым подозрением. У всех прочих только проверили документы, его же явно зацепили всерьез.

– Отвечать! – контрразведчик надавил голосом.

Доброволец Земоловский улыбнулся.

– «И снаряды есть, да стрелки побиты. И винтовки есть, да бойцов мало. И помощь близка, да силы нету. Эй, вставайте, кто еще остался! Только бы нам ночь простоять да день продержаться».

Переводилось легко, слова сами ложились на слух. Он вдруг вспомнил, что уже переводил сказку про храброго Кибальчиша, только не на польский, а на родной.

– «И отцы ушли, и братья ушли – никого не осталось».

«Малиновый» соображал долго. Наконец, догадавшись, потемнел лицом, сжал кулаки.

– Tak, znachit? S podhodcem? Glumishsya, vrazhina? Nad proletarskimi idealami glumishsya?

Встал, расстегнул ворот, оскалился.