— А вы были когда-нибудь женаты?

   Рапава передернул плечами. Конечно, был. Ведь только так можно было получить жилье. Вот он и женился и обзавелся жильем.

   — И что случилось? Где теперь жена?

   — Умерла. Район, где мы жили, парень, был хороший, пока не появились наркотики и преступность.

   — А где вы жили?

   — Эти чертовы преступники...

   — А дети у вас были?

   — Сын. Он тоже умер. Погиб в Афганистане. И дочь.

   — И дочь умерла?

   — Нет. Пошла на панель.

   — А куда девались бумаги Сталина?

   Келсо был пьян и не сумел задать этот вопрос как бы между прочим, и старик по-крестьянски хитро на него посмотрел.

   — Говори, говори, парень, — тихо произнес он. — Я слушаю. Значит, куда девались бумаги Сталина? Ты это хочешь знать?

   Келсо замялся.

   — Только то, существуют ли они... есть ли шанс... возможность...

   — Ты хотел бы их увидеть?

   — Конечно.

   Рапава расхохотался.

   — А с какой, собственно, стати, я должен помогать тебе, парень? Я пятнадцать лет отсидел на Колыме, а за что? И теперь я должен помочь тебе накрутить побольше всякого вранья? Чего ради? Из доброго к тебе отношения?

   — Нет. Не из доброго отношения ко мне. А ради верности истории.

   — Истории? Не трепись, парень!

   — Ну хорошо, тогда ради денег.

   — Что-что?

   — Ради денег. Получите свою долю прибыли. Кучуденег.

   Крестьянин Рапава почесал нос.

   — Сколько?

   — Кучу. Если записи настоящие. Если мыих найдем.Верьте мне: получим кучу денег.

   Воцарившееся было молчание нарушил гул голосов в коридоре — говорили по-английски, и Келсо догадался, что это его коллеги: Эйдлмен, Дуберстайн и остальные — возвращаются с ужина, недоумевая, куда он пропал. И он вдруг понял, как важно, чтобы никто — и прежде всего его коллеги — ничего не знал о существовании Папу Рапавы.

   Кто-то тихонько постучал в дверь, и Келсо, глядя на старика, упреждающе поднял руку. Затем потянулся и выключил лампу на ночном столике.

   Они сидели и слушали перешептывания, звучавшие особенно громко в темноте, но слов все равно нельзя было разобрать. Снова раздался стук в дверь и вслед за ним смешок. Остальные зашикали — возможно, они заметили, что он погасил свет. Наверное, подумали, что он с женщиной, — такая уж у него была репутация.

   Еще через несколько секунд голоса затихли вдали, и в коридоре снова воцарилась тишина. Келсо включил свет, улыбнулся и погладил себя по сердцу. Старик сидел с застывшим лицом, потом тоже улыбнулся и запел — голос у него подрагивал, но был неожиданно мелодичным.

   Колыма, Колыма,

   Лучше места нету! Двенадцать месяцев зима,

   А остальное — лето...

   После освобождения он стал просто Папу Рапавой, и никем другим, — рабочим-железнодорожником, отсидевшим в лагерях. А если кому-то захочется узнать о нем больше — да? хочешь? давай, товарищ! — у него всегда наготове кулаки или железный лом.

   С самого начала два мужика присматривались к нему: Антипин, мастер Депо № 1 имени Ленина, и Сенька, инвалид, живший в квартире под ним.