Пока прошла паника, миновало еще несколько минут. Он потянулся и приподнял угол занавески, чтобы посмотреть на часы. Он полагал, что еще середина ночи, но с изумлением увидел, что уже около семи. Он проспал целых девять часов подряд.

    Келсо привстал, поднял занавеску повыше и тут же увидел плывущую на него ни с чем не соединенную голову Сталина, едва различимую в бледном свете возле железнодорожного полотна. Она появилась на уровне окна вагона и быстро уплыла назад.

    Он продолжал смотреть в окно, но никого не увидел, только поросшую кустарником землю и чуть подсвеченные электрические провода, висящие между столбами; казалось, они прогибаются и поднимаются в такт движению поезда. Снега здесь не было, только холодная обесцвеченная пустота, уходящая в небо.

    Очевидно, кто-то вывесил портрет Сталина, подумал он.

    Келсо закрыл занавеску и опустил ноги на пол. Тихо, чтобы не разбудить О'Брайена, натянул резиновые сапоги и осторожно отворил дверь в пустой коридор. Посмотрел в обе стороны. Никого. Задвинул за собой дверь и направился в хвост поезда.

    Он миновал один вагон, совершенно пустой, тоже мягкий, все время глядя на мелькающий за окном ландшафт. Следующий вагон был жесткий, плацкартный. Людей здесь ехало гораздо больше — полки в три уровня в открытых купе, а через проход еще ряд полок во всю длину вагона. Шестьдесят пассажиров. Повсюду распихан багаж. Люди сидят, позевывают с красными от недосыпа глазами. Другие храпят, им нет дела до бодрствующих пассажиров. Очередь в смрадный туалет. Мать меняет младенцу пеленки (в нос Келсо ударил резкий запах, когда он проходил мимо). Курильщики сгрудились у открытого окна в дальнем конце вагона. Резкий запах сигарет без фильтра. Сладковатый привкус холодного воздуха.

    Он прошел четыре жестких вагона и был готов перейти в пятый, решив, что это будет последний и что он зря волнуется: должно быть, все это ему привиделось во сне.

    Но вдруг перед ним возникла картина. Вернее, две картины, надвигающиеся на него: одна — Сталина, вторая — Ленина. Портреты высоко держала пожилая супружеская пара; увешанный медалями мужчина стоял на небольшом возвышении. Поезд медленно въезжал на станцию, и Келсо успел хорошенько рассмотреть этих людей — морщинистые задубелые лица, очень смуглые, изможденные. Через несколько секунд оба повернулись, их лица вдруг помолодели, они заулыбались и начали махать, кого-то увидев в вагоне, в который Келсо собирался войти.

    Время замедлило ход в унисон поезду. Выстроившиеся в ряд железнодорожные рабочие в ватниках стояли, опираясь на ломы и лопаты, приветствуя кого-то поднятыми кулаками. Поезд полз вдоль платформы, в нем стало чуточку темнее. Келсо услышал звуки музыки, доносившиеся сквозь лязг тормозов. Звучал старый советский гимн:

    — Партия Ленина, партия Сталина... — и за окнами проплыл небольшой оркестр, музыканты в светло-голубых формах.

    Поезд остановился, издав пневматический вздох. Келсо увидел надпись «Вологда» на здании вокзала. Возбужденные люди толпились на платформе. Он открыл дверь в вагон и тут же прямо перед собой увидел русского, по-прежнему в отцовской форме, спящего на нижней полке шагах в десяти. Его чемодан лежал в багажной сетке над его головой. Вокруг образовалось пустое пространство: люди почтительно расступились и смотрели на него.

    Русский начал просыпаться. Голова его пошевелилась. Он смахнул что-то с лица и, замигав, открыл глаза. Он увидел, что на него смотрят, и медленно, осторожно, устало выпрямился.