Изменить размер шрифта - +
Он поднялся наверх- перед ним оказался широкий коридор, тянувшийся вправо и влево и растворявшийся в обоих концах в рембрандтовском мраке. Прямо перед собой Келсо увидел дверь. Он попытался определить, где находится. Дверь, должно быть, ведет в комнату над входом, ту, откуда выход на чугунный балкон. Что это за комната? Бальный зал? Спальня хозяина? Пол в коридоре был выложен паркетом, и Келсо вспомнилось, как Рапава говорил о потных следах, которые оставлял на натертом полу Берия, спеша к телефону, когда позвонил Маленков.

    Келсо открыл тяжелую дверь — за нею стеной стоял затхлый воздух. Он зажал рукой рот и нос, чтобы его не вырвало. Судя по всему, пронизывавший дом запах исходил отсюда. Комната была большая и совершенно пустая, ее освещали три высоких, затянутых тюлем окна — три больших, прозрачно-серых овала. Келсо направился к ним. Пол был усеян крошечными черными скорлупками. Келсо решил отдернуть занавески — тогда в комнате станет светлее и он увидит, на что наступает. Но когда он дотронулся до шершавой нейлоновой сетки, материя словно поехала вниз и град черных зернышек обрушился на его руку и голову. Он снова дернул занавеску, и град превратился в каскад, в водопад мертвых крылатых насекомых. Наверно, миллионы их расплодились и подохли тут за лето в лишенной воздуха комнате. От них исходил острый запах старой бумаги. Трупики застряли у него в волосах, шуршали под ногами. Он отступил от окна, отчаянно отряхиваясь и тряся головой.

    Снизу, из вестибюля, послышался мужской голос:

    — Кто там, наверху?

    Келсо понимал, что надо откликнуться. Так было бы проще доказать отсутствие преступных намерений, свою невиновность: сразу выйти на лестничную площадку, назваться и извиниться. Он очень извиняется. Дверь была открыта. Такой интересный старый дом. Он историк. И любопытство взяло верх. Ведь украсть-то здесь нечего. Право же, он очень извиняется.

    Но Келсо не выбрал этот путь. Да он и не выбирал. Он просто ничего не предпринял, что тоже было своеобразным выбором. Он стоял, согнувшись, в бывшей спальне Лаврентия Берии и боялся пошевелиться, точно хруст костей мог выдать его, — стоял и прислушивался. С каждой секундой его шансы выйти из дома, объяснив свое присутствие, уменьшались. Послышались шаги того человека по лестнице. Он поднялся на семь ступенек — Келсо сосчитал, — остановился и с минуту постоял.

    Затем спустился, пересек вестибюль, и дверь захлопнулась.

    Келсо ожил. Подошел к окну. Не дотрагиваясь до занавески, прижался щекой к стене и выглянул на улицу в щель между рамой и пыльным нейлоновым тюлем. Он увидел мужчину в черной форме, который стоял на тротуаре возле фургона с карманным фонарем в руке. Затем сошел с тротуара и, прищурясь, стал смотреть на дом. Человек был приземистый, похожий на обезьяну: руки были слишком длинные для плотного туловища. Внезапно он посмотрел прямо на Келсо — грубая тупая морда, — и Келсо отшатнулся от окна. Когда он снова рискнул выглянуть, мужчина открывал дверцу со стороны водителя. Он бросил в машину фонарь и забрался на сиденье. Заработал мотор. Фургончик отъехал.

    Келсо выждал с полминуты и помчался вниз. Его заперли. Просто невероятно. Он чуть не рассмеялся от нелепости случившегося. Он заперт в доме Берии! Входная дверь была громадная, с большим чугунным шаром вместо ручки и замком величиной с телефонный справочник. Попытавшись ее открыть, Келсо стал внимательно осматривать дверь. Что, если тут существует сигнализация? В полутьме он не мог разглядеть, есть ли какое-либо приспособление на стене, но это могла быть некая допотопная система — скорее, пожалуй, так! — нечто, включающееся от нажатия, а не от того, что кто-то пересек луч. При мысли о такой возможности он застыл.

    Действовать его заставила сгущавшаяся темнота и опасение, что если он не найдет выхода, то всю ночь просидит здесь.

Быстрый переход