< Крыленко, стр. 438>
Ну, правда, рабочих, свидетельствующих против т. Седельникова и рабкриновцев, трибунал "третировал с легкостью". И бестревожно отвечал
подсудимый Седельников на угрозы обвинителя: "Товарищ Крыленко! Я знаю эти статьи; но ведь здесь не классовых врагов судят, а эти статьи
относятся к врагам класса".
Однако, и Крыленко сгущает бодро. Заведомо ложные доносы государственным учреждениям... при увеличивающих вину обстоятельствах (личная
злоба, сведение личных счетов).. использование служебного положения... политическая безответственность... злоупотребление властью, авторитетом
советских работников и членов РКП (б)... дезорганизация работы на водопроводе.. ущерб Моссовету и Советской России, потому что мало таких
специалистов... заменить невозможно... "Не будем уже говорить об индивидуальной личной утрате... В наше время, когда борьба представляет главное
содержание жизни, мы как-то привыкли мало считаться с этими невозвратимыми утратами... < Стр. 458> Верховный Революционный Трибунал должен
сказать свое веское слово... Уголовная кара должна лечь со всей суровостью!.. Мы не шутки пришли шутить!.."
Батюшки, что ж им теперь? Неужели?.. Мой читатель привык и подсказывает: ВСЕХ РАС...
Совершенно верно. Всех рас-смешить: ввиду чистосердечного раскаяния подсудимых приговорить их к... общественному порицанию!
Две правды...
А Седельникова будто бы - к одному году тюрьмы.
Разрешите не поверить.
***
О, барды 20-х годов, кто представляет их светлым бурлением радости! даже краем коснувшись, даже детством коснувшись - ведь их не забыть.
Эти хари, эти мурлы, травившие инженеров - в 20-е годы они и отъедались.
Но видим теперь, что и с 18-го...
***
В двух следующих процессах мы несколько отдохнем от нашего излюбленного обвинителя: он занят подготовкой к большому процессу эсеров. <
Провинциальные процессы эсеров, вроде Сартовского 1919 г., были и раньше.> Этот грандиозный процесс уже заранее вызвал волнение в Европе, и
спохватился Наркомюст: ведь четыре года судим, а уголовного кодекса нет, ни старого, ни нового. Наверно, и забота о кодексе не миновала
Крыленку: надо было заранее все увязывать.
Предстоявшие же церковные процессы были внутренние, прогрессивную Европу не интересовали, и можно было провернуть их без кодекса.
Мы уже видели, что отделение церкви от государства понималось государством так, что сами храмы и все, что в них навешено, наставлено и
нарисовано, отходят к государству, а церкви остается лишь та церковь, что в ребрах, согласно Священному Писанию. И в 1918 г., когда политическая
победа казалась уже одержанной, быстрее и легче, чем ожидалось, приступили к церковным конфискациям. Однако этот наскок вызвал слишком большое
народное возмущение. В разгоравшуюся гражданскую войну неразумно было создавать еще внутренний фронт против верующих. Пришлось диалог
коммунистов и христиан пока отложить.
В конце же гражданской войны, как ее естественное последствие, разразился небывалый голод в Поволжьи. Так как он не очень украшает венец
победителей в этой войне, то о нем и буркают у нас не более, как по две строки. А голод этот был - до людоедства, до поедания родителями
собственных детей - такой голод, какого не знала Русь и в Смутное Время (ибо тогда, как свидетельствуют историки, выстаивали по нескольку лет
под снегом и льдом неразделанные хлебные зароды). |