— С моими соплеменниками надо уметь разговаривать, — пояснила она, вернувшись без бочонка.

Под колёсами фургона загремела крупная брусчатка мостовых — незамощённых улиц в Жерле нет.

— Тут красиво, но как-то безжизненно, — сказала Завирушка, осторожно направляя ленивца вдоль улицы. — Где все?

— Работают, — ответила Спичка, забравшаяся во второе седло в качестве штурмана. — Туда сворачивай, эта улица к ярмарочной площади ведёт.

— Все работают?

— Ну да, а как ты думала? Работа — суть жизни дварфа. Утром он встаёт, одевается, расчёсывает бороду и принимается за работу. До вечера куёт, сверлит, точит, паяет, а потом снова расчёсывает бороду и идёт веселиться.

— А отдыхает он когда?

— Отдыхает? Дварф? — засмеялась Спичка. — Ну ты скажешь тоже. Не суди о дварфах по мне, я заблудшая душа, испорченная соблазнами внешнего мира.

— И что именно тебя так испортило? — смеётся Завирушка.

— Но-но, — отмахивается дварфиха, — я ещё слишком молода для мемуаров. Но вот что я тебе скажу: хотя Жерло и не центр культуры, как Всеношна или Корпора, артисты и менестрели тут неплохо зарабатывают. Сами дварфы горазды разве что застольные песни орать, чтобы эль легче лился, но любят, когда их развлекают, и готовы за это платить. Благо денег у них хватает — здешняя продукция развозится караванами по всему континенту. Так что вы постарайтесь, не запорите выступление, а я уж прослежу, чтобы с оплатой нас не обидели.

* * *

Ярмарочная площадь грандиозна. Даже весьма негабаритный фургон театра «Дом Живых», влекомый массивным ленивцем, на ней сразу потерялся. Ряды навесов и палаток, ларьков и прилавков и немалое пространство для уличных развлечений. Сейчас оно почти пустует, только небольшой расписной фургончик, запряжённый парой лошадей, расположился у края.

— Скоморохи? Менестрели? Цирк уродов? — деловито спрашивает дварф-распорядитель.

— Мы — театр буффонады!— звонко отвечает ему Завирушка сверху.

— Сойдёте за цирк уродов, значит, — черкает тот в большой тетради. — Вон там становитесь.

Дварф махнул рукой, указывая место стоянки, и удалился, взяв пять куспидатов, хотя сначала требовал десять. Спустившаяся с ленивца Спичка вызвала снижение платы одним своим появлением.

— Тебя тут уважают, — сказала Завирушка.

— Тут уважают дварфов, и для своих — другие цены. Паркуй фургон, будем раскладываться.

Труппа распрягла ленивца, откинула боковую сцену и уселась на ней в некоторой растерянности. Казалось, что до них никому нет дела. Даже на Шурумбурума пялиться никто не прибежал.

— Я не рассчитывал на ажиотаж, — удивился заспанный Полчек. — Но где хоть какая-то публика?

— Рано ещё, — пояснила Спичка. — Репетируйте пока или что вы там обычно делаете.

— Я обычно пью, — пожал плечами Полчек. — Франциско! Вина и бумаги! Этот суровый город вызвал во мне прилив вдохновения.

Получив желаемое, драматург сгорбился в кресле и начал что-то быстро записывать.

— Эй, вы! — к сидящим на помосте артистам обратился человек в разноцветных одеждах, толстый, как успешный полурослик, и не достигнувший столь любимой ими сферичности только в силу более высокого роста. — Да вы! Вы кто такие?

— Театр буффонады «Дом живых», к вашим услугам, — ответил Кифри.

— Нам не нужны ваши услуги, — сказал толстяк. — Мы сами театр. Труппа «Развесёлые менестрели».

— О, коллеги, очень приятно, — кивнул Кифри. — Как дела?

— Ничего приятного! — сказал подошедший с толстяком полуэльф, настолько худой, что его как будто специально подбирали в пару к спутнику.