— Не надо, — помотал головой Полчек. — Я хочу помнить о нём всё. И то, как он умер, тоже.

— Не вините себя, — коснулась его локтя Завирушка. — Просто так вышло.

— Я не нуждаюсь в сочувствии такого рода, но спасибо за попытку.

— Он был дорог всем нам, — сказал Пан. — Не самый заметный, но важный член коллектива «Скорлупы». Но «Скорлупы» больше нет, и «Дом Живых» теперь жив не весь…

— Почти не знал его, — кивнул табакси, — но зелёный старик был гоблином твёрдых принципов. Уважаю.

— Не можем мы вернуть за Край ушедших,

но можем постараться их запомнить,

что тоже в своём роде вид бессмертья,

доступного лишь памяти достойным, — сказал Шензи.

— Его судьба извечного служенья

немаловажна, хоть и незаметна.

И мы должны воздать ему за это,

устроив подобающую тризну, — добавил Банзай.

— Однажды, может быть, великий Полчек

увековечит бедного Франциско

в строках своей очередной пиесы,

назвав её, допустим, как театр, — предположил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — вздохнул Эд, — что Франциско был достойным товарищем и важной частью нашего театра. Мы скорбим вместе с вами, Мастер Полчек.

— Благодарю, друзья, — кивнул драматург. — Франциско было бы приятно услышать ваши речи в свой адрес. А сейчас Вар Архаичный приглашает всех нас в свой особняк принять участие в прощальном ужине.

* * *

— Неужели вы покидаете нас, мастер? — спросил Пан Полчека. — Но «Дом Живых» — ваш театр!

— Вы неплохо справляетесь сами, согласись.

Фавн и драматург стоят на балконе, глядя вниз на расцвеченную огнями ночную столицу.

— Не буду спорить, — кивает рогатой головой фавн, — особенно теперь, когда я в новом амплуа. Но без вас, Мастер, нам чего-то не хватает. Глубины, может быть. Масштаба. Устремлённости. Мы успешны, но лишь пока развлекаем публику.

— Нет ничего дурного в развлечениях, Пан.

— Так что, мы теперь сами по себе?

— Боюсь, что да. Чем бы ни закончилась моя история, её финал вряд ли пройдёт на сцене под аплодисменты зрителей.

— Я буду надеяться, что однажды вы вернётесь.

* * *

— Я буду скучать, — сказала Фаль Завирушке. — Ты уверена, что тебе действительно надо ехать? Я не знаю, что вы с Полчеком задумали, но у меня нехорошие предчувствия.

— Что-то вроде «лопаты кумкватов»? — рассмеялась девушка.

— Вот именно, — серьёзно ответила гномиха. — Не стоит недооценивать предчувствия.

— … И кумкваты?

— И их тоже. Будет очень грустно, если мы больше не увидимся. Я к тебе привязалась, подружка.

— И я к тебе, — Завирушка присела на корточки и обняла гномиху. — Но я ведь уезжаю не навсегда! Я сделаю то, что должна, и буду свободна. Я же не Падпараджа, которая совершала подвиг за подвигом, пока не стала в Империи главной. Эта судьба не для меня. Я с удовольствием вернусь на сцену, и мы ещё не раз повеселим публику!

— Знаешь, — задумчиво сказала Фаль, — я думаю, что Падпараджа даль’Обигни тоже не мечтала быть Верховной Птахой и уж тем более не хотела стать Единождымученицей. Просто каждое принимаемое решение вело её к этой судьбе. Я не знаю, каков был её первый шаг. Может быть, она тоже думала, что «сделает, что должна, и будет свободна», но именно он привёл её в итоге к Осьмишелковому Променаду, где её повесили на больших пальцах по приговору Консилиума.