В уши ворвался жуткий рокот, в котором Артас лишь с великим трудом сумел узнать смех, тут же смешавшийся с отчаянным воплем подводного мира, сорванного с надлежащего места и вздернутого наверх, к дневному свету, не достигавшему морских глубин многие сотни лет…
Все вокруг сделалось зеленым – зеленым, расплывчатым, мрачным, будто в кошмарном сне. Впотьмах, на задворках сознания, заплясали причудливые картины, но стоило только попробовать охватить их умом, приглядеться, все они тут же ускользали прочь. В их череде на долю секунды мелькнули… рога? Олень? Человек? Трудно сказать. От этого образа веяло надеждой, но некие иные силы неуклонно стремились уничтожить его…
А вот сами горы пробудились к жизни, стронулись с мест и двинулись вперед, круша все, чему не посчастливилось оказаться на пути. Казалось, под тяжкой поступью каменных исполинов трепещет, содрогается весь мир.
А вот и Ледяная Скорбь. Уж его-то Артас знал – знал очень и очень близко. Легендарный меч кружился в воздухе, точно подброшенный его рукой вверх. Навстречу ему поднялся второй меч – длинный, лишенный всякого изящества, однако исполненный сокрушительной мощи. Жуткий клинок украшал череп, вставленный в полукруглую выемку ближе к острию. Меч сей носил имя Испепелитель и, так же как Ледяная Скорбь, был больше, чем просто мечом. Клинки с громким лязгом скрестились, и…
Артас встряхнулся и заморгал. Беспорядочные видения – и тревожные, и обнадеживающие – исчезли, как не бывало.
Орк усмехнулся, а следом за ним усмехнулся и череп, нарисованный на его лице. Когда-то орк звался Нер’зулом и обладал даром ясновидения. Помня об этом, Артас ни на минуту не сомневался: все, что он видел, хоть и не понял, сбудется наверняка.
– Да, много, много большее, – повторил орк. – Но только если ты продолжишь этот путь, полностью посвятив ему душу и разум.
Откинув со лба прядь белоснежных волос, рыцарь смерти повернулся к мальчишке. Взгляд изнуренного болезнью ребенка оказался на удивление ясным. При виде его глаз в груди Артаса что-то дрогнуло. Мальчишка не желал умирать – не желал, несмотря ни на что.
А это значит…
Уголки губ мальчика дрогнули в легкой улыбке. Казалось, поразивший его недуг немного ослаб.
– Ты… это я, – негромко, с запинкой, заговорил Артас. В голосе его слышалось искреннее изумление. – И ты, и он… оба вы – это я. Но ты… Ты – крохотный огонек, горящий в моей груди наперекор холоду и льду. Ты – все, что осталось во мне человеческого… последняя крупица сострадания, печали, совести… любви к Джайне, любви к отцу… и ко всему тому, что делало меня тем, кем я был раньше. Не знаю, отчего, но Ледяная Скорбь не отняла всего этого без остатка. Я пробовал забыть о тебе… но не смог. И… не могу до сих пор.
Сине-зеленые, цвета морской волны, глаза мальчика вспыхнули радостным огоньком. На губах его заиграла робкая улыбка, щеки слегка порозовели, часть отвратительных гнойников исчезла, как не бывало.
– Ну вот, Артас, теперь-то ты понимаешь? Ты не забыл, не оставил меня, несмотря ни на что. – На глазах мальчика проступили слезы надежды, голос его, хоть и обрел силу, задрожал от избытка чувств. – И это не просто так. Да, Артас Менетил… много ты натворил бед, но в сердце твоем еще теплится доброта. Иначе… иначе меня вовсе не было бы на свете, даже в твоих сновидениях.
Соскользнув с кресла, он медленно двинулся к рыцарю смерти. Артас поднялся и повернулся к нему. Какое-то время они – ребенок и тот, кем он вырос – хранили молчание, затем мальчик шагнул вперед и потянулся к Артасу, точно обычное, живое дитя навстречу объятиям любящего отца.
– Все еще можно исправить, – тихо сказал он. |