В полной тишине, перед бледным лицом Давлет-хана, который не отрываясь смотрел на стальное жало, Аслан послал кинжал в ножны и готов был уже идти к Меченому… но не успели разрубленные деньги коснуться земли, как жесткое волосяное кольцо охватило его руки и туловище, а другое кольцо стиснуло горло. Он хотел закричать, но свет вдруг погас, словно луна закрыла солнце или Меченый заслонил ему белый свет своей черной шкурой…

2003 год. Москва

«Мне было здорово. Какая потрясающая жизнь скоро начнется. У них у всех такие головы. Они столько сделали. А я? Что сделала я? Я хочу быть такой же, чтобы они были со мной на одном уровне, чтобы считались с моим мнением, чтобы увидели во мне не папину дочку, а женщину. Чтобы сошли с ума и застрелились!»

Она писала быстро и абсолютно не думала о том, какое впечатление ее строчки могут произвести на других — для других они не предназначались, а, наедине с собой, слава Богу, можно быть искренней.

«Все на меня смотрели. П. Р. и С. Т. прошли совсем рядом. Я даже почувствовала запах одеколона. При этом С. Т. совершенно откровенно на меня оглянулся. Я была независима и неприступна. Сама мечта. Но это было так здорово! Надо работать над собой! Жить, а не существовать! Поразить всех в следующий раз, да так, чтобы ого-го! Кстати, познакомилась поближе с одним смешным мужиком. Алекс. 36. Так заколосился рядом! Артист. Непризнанный гений. По-моему, он мне позвонит. Телефон я ему дала. Записать было нечем, и он вынул английскую булавку, проколол себе палец и записал кровью на белоснежном манжете рубашки. Не скажу, что мне было неприятно. Хотя — эффект дешевый. Думает, я дура совсем. А я не совсем. Ха-ха. Но теперь я все равно жду этого дурацкого звонка. Хотя зачем? Ясно же, что это не то, что мне надо. А что мне надо?»

За окном уже занимался рассвет. Весенний. Безумно счастливый и мощный. «Как хорошо, — строчила Мила, — когда все впереди. И как хорошо, что я не знаю, что именно. Я никогда бы не пошла к гадалке. Вот уж мрак. Жить и пытаться предугадать, скоро ли то, что она тебе нагадала. А может, уже было, а ты и не заметила. Да даже, если завтра суждено умереть — как хорошо, что человеку не дано об этом знать заранее.

Вот экзамены — как смерть. И точно знаешь, что она все равно наступит. И весь год от этого дурной. Вся радость — не в радость. Пойдем на дискотеку — нет, ты что, мне надо заниматься. Пойдем по магазинам — ты что, у меня контрольная. Фу. Когда уже настанет жизнь? Настоящая, без экзаменов. Без нервов. Один сплошной праздник. Делай, что хочешь! Как надоело… Сил нет. Зачем, зачем мне эта химия? Мне бы к институту готовиться, так нет — нефтепродукты учи. А у меня портретное сходство не получается… Левшинов достал… Нанять бы кого-нибудь, чтоб за меня экзамены сдавал… И вообще, чтоб на прививки за меня ходил, с тарзанки прыгал и в институт поступал. А книжку мне! Она мне сердце греть будет, когда под пули вместе полезем… Увы. Работаем без дублера».

Она оторвала замороченный взгляд от окна.

В который раз заворожено всмотрелась во врубелевского Демона, репродукция которого была приклеена у нее прямо над столом для мотивации.

Вздохнула.

Захлопнула дневник, хорошенькую такую книжечку, обтянутую красным китайским шелком, которую отец привез ей из Америки. Книжечка была Милой исписана почти до конца. Иногда она любила перелистать ее перед сном. Столько всего она, оказывается, забывала. Столько милых подробностей. Кто что сказал такого! Кто как посмотрел. О чем она думала. Вот и сегодня, возвратившись с родительской премьеры, она сказала всем спокойной ночи, завалилась на свою кровать, включила маленькую уютную лампочку на тумбочке и стала перелистывать интимные странички.