Я прощаюсь с прокуратором и трибуном. Несмотря на споры, расстаемся мы друзьями: они призывают милость Юпитера на мою голову, а я желаю, чтоб им улыбнулся Амон. Затем выхожу из дома Юлия Нерона, пересекаю преторий и сворачиваю к казарме, второй от святилища. Это длинное двухэтажное здание из обожженного кирпича, и в нем воплотилась страсть римлян к строгому порядку. На первом этаже – помещения нижних чинов, санблок и трапезная, на втором – комнаты офицеров, канцелярия, штаб, арсенал и склад амуниции. В солдатских спальнях топчаны, в каждой – сто, ровно на центурию, а в офицерских – кровати, ширина которых соответствует уставу: у трибунов – два локтя, у легата – три. Кроме того, имеются ванны и отдельные клозеты. Рядом с моим помещением – штабная комната: стол на двадцать персон, жесткие сиденья для трибунов, а для меня – кресло с набитой конским волосом подушкой. На спинке кресла – грозный орел, а выше, на стене – портрет цезаря. Цезарь изображен в гражданском, но вид у него бравый; сразу видно, настоящий вояка.

    Взойдя по лестнице, я открываю штабную дверь и подмигиваю нашему работодателю. Цезарь хмуро глядит на меня – ему, похоже, не до шуток.

    Офицеры встают. Все здесь – Хоремджет и Левкипп, Пианхи и Рени, Тутанхамон, Мерира и еще двое, из тех трех сотен беглецов, что добавились к нашему отряду. Время уже позднее, но они меня ждут.

    Я киваю им и сажусь в кресло.

    – Чезу дозволит спросить? – молвит Ахи, один из новичков.

    – Теперь я не чезу, а легат, – сообщаю я. – Спрашивай, Ахи.

    – Когда мы отбываем? И куда, мой командир?

    – На Сицилию, в войско славного Помпея Кассия, где формируется Первый Египетский легион. Там примем присягу. О дне отправки сообщат дополнительно. Пока отдыхайте. Завтра выдадут денарии.

    За столом оживленный гул. Хорошая новость! Мы в Цезарии вторые сутки, а другие египтяне – так нас здесь называют – сидят в крепости кто половину месяца, кто месяц, а кто и два. Содержание им положили денарий в десять дней, а на такие деньги не разгуляешься. Но вот явился славный чезу Хенеб-ка, принял команду над беглецами, и сразу все решилось. Амон видит, уважают Хенеб-ка в Цезарии!

    – В гавани трирема крейсерского класса, – говорит Пианхи. – Мы поплывем на ней, семер?

    – Вряд ли. Не рискнут римляне нас вывозить на своем военном судне.

    – Почему? – Это уже Мерира.

    – Политика, – объясняю я, – высокая политика! У цезаря договор с фараоном о невмешательстве в дела держав, коими им посчастливилось править. Та-Кем сражается, изнемогая в жестокой борьбе, а тут римляне вербуют дезертиров и преступников и везут их на своей триреме… Узнает кто, донесет, нехорошо получится!

    – Не убежит от нас Сицилия, – замечает Левкипп.

    Я согласно киваю.

    – Есть еще вопросы? Нет? Тогда можете расходиться. Хоремджет, останься.

    Он застывает около двери. Его лицо – сосуд скорби. Не нравится ему в этом городе, не нравятся казарма и спальня с отдельным клозетом, не нравятся порядки римлян, и даже их денарии не вдохновляют.

    – Хоремджет, – говорю, – мне обещаны деньги за каждого воина, что пришел со мной.