И мы пошли в Темеху.

    Этот оазис невелик и отличается от Нефера и Мешвеша. Он близок к стране Пиом, [52] и здесь издревле обитают роме, потомки воинов великого Рамсеса. Им фараон пожаловал земли в этом краю, освободил их от налогов и сказал: плодитесь и размножайтесь, но помните: сколько пальм, столько и ртов. Мудрый совет! И жители Темеху его приняли. Почва здесь хороша для пальм, и каждая пальма кормит человека, но лишь одного. Триста деревьев в пальмовой роще, триста женщин, мужчин и детей в поселении… С ливийцами они не мешаются, ищут супругов среди своих или в стране Пиом.

    Финики здесь зреют полновесные, слаще и крупнее, чем где-либо в долине Хапи. А что из них делать, из этих чудесных плодов? Разумеется, вино; настаивать темный напиток в огромных глиняных кувшинах, разливать по малым емкостям и везти в Мемфис, где финиковое вино из Темеху славится не меньше, чем виноградное из Каэнкема. Этим и занимались жители, и хоть бывал я в их оазисе давно, но помню плывший над Темеху аромат, сладкий запах фиников и пьяный запах темного вина. Финиками и сейчас пахло, а вот вином – чуть-чуть. Похоже, виноделие в Темеху было в упадке.

    Поселок, с его домами и сараями, давильными прессами и кувшинами, вкопанными в землю, располагался восточнее пальмовой рощи. На ее опушке был источник, заботливо обложенный камнем, и вода струилась к роще по неглубокому арыку. На утоптанной площадке стояли корзины с финиками, и около них, несмотря на позднее время, суетился народ. На самой границе песков темнели шатры ливийцев, паслись боевые дромадеры и маячил одинокий караульный. Завидев нас, он поднял ствол и выпалил в воздух.

    Из шатров полезли солдаты, десятка два, все при оружии и в полной боевой готовности. Ливийцы такой народ, что их врасплох не застанешь – очень ценное качество и для воина, и для разбойника.

    Я велел располагаться на отдых до ночи, кивнул Хоремджету и направился к шатрам. Старший патрульный, покинув седло, торопливо обогнал нас и принялся что-то объяснять хмурому ливийцу с седыми косами – видимо, начальнику.

    – Ты – чезу по имени Хенеб-ка? – спросил седоволосый.

    – Да. Представься, немху.

    Мгновение ливиец колебался, потом отдал салют.

    – Теп-меджет Гибли, третья кавалерийская череда Стражей Западной Пустыни. Знаешь ли ты, семер, что тут запретная зона?

    – Для врагов нет запретных зон, а они близко, – молвил я. – Слышал ли ты, теп-меджет, про ассирский десант?

    – Да, семер. Мне сказали.

    – И что ты сделал?

    – Что приказано – удвоил караулы. Сейчас вокруг Темеху восемь моих патрулей.

    – А что ты сделаешь, когда сюда придут ассиры?

    – Буду сражаться, чезу.

    – Против тысячи бойцов?

    – Я не ведаю, сколько их. Буду сражаться. – Взгляд Гибли устремился к моим бойцам. – Ты привел подкрепление?

    – Можешь так считать. Я принимаю твой отряд под свою команду. Сколько в нем всадников?

    – Сорок. Но я… – он насупился, – я здесь не один. У меня уже есть командир.

    – Кто? И где он?

    Теп-меджет не ответил, а повернулся к патрульному, что привел нас сюда.

    – Езжай, Шаркайна. Куда – знаешь, и к кому – тоже знаешь. Доложи и слушай, что прикажут.

    Кивнув, воин ринулся к верблюду, прыгнул в седло и погнал мехари в пески.